Особенно,... 
24 
Что касается свечи, то она стояла на крышке красивого сундука как раз напротив двери.
Это был манящий свет, лившийся наружу из глубокого стакана, позади которого стояла и смотрела в самую его сердцевину прекрасная гипсовая фигурка святого Петра с золотыми ключами от Царства Небесного – скульптура высотой примерно в полтора фута, изображавшая Петра темнокожим, со светло-желтыми стеклянными глазами, одетым в мягкие зеленые одежды, расшитые золотом, и в пурпурную накидку с еще более затейливым золотым узором. В руках святой держал не только всем известные ключи от рая, но и большую книгу.
От потрясения волосы у меня на затылке встали дыбом.
Конечно, я сразу понял, что эта скульптура символизирует не только святого Петра, а еще и Папу Легбу, бога-посредника, бога, открывающего духовные царства, дабы посредством колдовства ты мог добиться успеха.
Прежде чем начинать заклинания, молитву или жертвоприношение, следует воздать должное Папе Легбе. И тот, кто ваял эту скульптуру, разбирался в подобных вещах. Как еще объяснить намеренно темный цвет кожи святого, который теперь казался персонажем какой-то колдовской книги? В культе кандомбле у него был помощник, к которому я раньше очень часто обращался. Бог по имени Эшу[Эшу – персонаж афро-бразильской мифологии; злой демон.]. В любом храме кандомбле ритуальные церемонии начинались с приветствия Эшу.
Глядя на статуэтку и свечу, я вспомнил даже запах бразильских храмов с утоптанными земляными полами. Услышал гул барабанов. Уловил запах блюд, разложенных в качестве подношения. Ко мне вернулись все ощущения из прошлого.
Вернулось также еще одно воспоминание: о Меррик.
– Папа Легба, – громко прошептал я, после чего слегка склонил голову и почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Эшу, – также шепотом обратился я к другому божеству. – Пусть вас не обидит то, что я здесь делаю.
Я произнес короткую молитву, более привычно звучащую на давно знакомом мне португальском, и попросил не лишать меня доступа в только что открытое царство, ведь я относился к богам кандомбле с неменьшим уважением, чем Меррик.
Фигурка, разумеется, осталась неподвижной, светлые стеклянные глаза смотрели прямо на меня, но до сих пор мне редко выпадало лицезреть что-то, столь непостижимым и необъяснимым образом казавшееся живым.
«Наверное, я схожу с ума», – мелькнуло в голове.
Но разве не затем я пришел к Меррик, чтобы попросить ее прибегнуть к колдовству? И разве я плохо знаю Меррик? Впрочем, я никак не ожидал стать свидетелем подобных трюков!
Я снова вспомнил храм в Бразилии, где провел несколько месяцев, запоминая, какие листья можно подносить в дар божествам, слушая легенды и, наконец, спустя месяцы и месяцы мучительных тренировок танцуя вместе со всеми по часовой стрелке и приветствуя каждое божество особым жестом или танцевальным па. Такие танцы продолжались до тех пор, пока на их участников не снизойдет исступление и они не почувствуют, что божество входит в них, овладевает их душой... А потом наступало пробуждение и человека охватывало восхитительное чувство полного изнеможения... В памяти не оставалось абсолютно никаких воспоминаний о вселившемся в него на короткое время божестве, и потому приходилось полагаться на рассказы очевидцев.
Да, конечно... Разве мы не этим здесь занимались – разве не взывали к тем же старым духам? А Меррик лучше других знала все мои сильные и слабые стороны.
Мне долго не удавалось оторвать взгляд от лица святого Петра, но наконец я все-таки сумел это сделать.
Я попятился, как делает это любой покидающий святое место, и бесшумно метнулся в спальню.
И снова вдохнул явственный цитрусовый аромат флоридской воды, смешанный с запахом рома.
Куда подевались ее любимые духи, «Шанель № 22»? Неужели она перестала ими пользоваться? Запах флоридской воды был очень силен.
Меррик лежала на кровати, погруженная в сон.
Похоже, за последний час она даже не шелохнулась. Меня поразило в эту секунду сходство ее наряда – белой блузки и юбки – с классическим одеянием жриц кандомбле. Для полноты картины не хватало только тюрбана на голове.
Рядом с ней на столике стояла початая бутылка рома, опустошенная примерно на треть. Все остальное на первый взгляд оставалось по-прежнему. Запах ощущался очень явственно: это означало, скорее всего, что она специально распылила жидкость в комнате, чтобы умилостивить бога.
Во сне Меррик выглядела идеально, словно вновь превратилась в маленькую девочку. Меня поразила мысль, что, преврати я ее в вампира, это безукоризненное лицо сохранится таким навеки.
24 
