Особенно,... 
94 
Они подъехали к Главной усадьбе не со стороны овчарен, а со стороны конюшен; не говоря ни слова, Мэгги повернула каурую к конюшне, предоставив отцу ехать дальше одному. Сперва он все оглядывался и смотрел ей вслед, но когда она скрылась за оградой конного двора, наподдал каблуками чалой под ребра и пустился вскачь, отчаянно злясь на себя за то, что ему пришлось сказать. Будь прокляты эти любовные дела! Видно, тут какие-то свои правила, ни с чем другим не сообразные.
Голос преподобного Ральфа де Брикассара обдавал холодом, но еще холодней был его взгляд, прикованный к бледному лицу молодого священника; сухо, размеренно звучали слова:
— Вы поступали не так, как того требует от своих служителей господь наш Иисус Христос. Полагаю, сами вы знаете это лучше, чем можем когда-либо узнать мы, кто вас судит, однако я все же должен судить вас от имени вашего архиепископа, ибо он не только собрат ваш по вере, но и старший над вами. Ему вы обязаны беспрекословно повиноваться, и не вам оспаривать его суждения и его приговор.
Сознаете ли вы, какой позор навлекли на себя, на весь ваш приход, а главное — на святую церковь, которую возлюбить должны были превыше, всех людей? Данный вами обет целомудрия священ и нерушим, равно как все иные ваши обеты, изменить ему — тяжкий грех. Разумеется, вы никогда больше не увидите эту женщину, однако наш долг помочь вам побороть соблазн. И мы позаботились о том, чтобы вы немедля отбыли на новое место службы, вам поручен приход в Дарвине, на Северной территории. Сегодня же вечером вы скорым поездом отправитесь в Брисбен, а оттуда, также поездом, в Лонгрич. В Лонгриче вы сядете на самолет, следующий в Дарвин. Ваши личные вещи в настоящую минуту укладывают, они будут ждать вас в поезде перед отправлением, так что вам незачем возвращаться в ваш нынешний приход. А теперь ступайте с отцом Джоном в нашу часовню и молитесь. Вы останетесь в часовне, пока не пора будет ехать к поезду. Ради спокойствия и утешения вашего отец Джон будет сопровождать вас до Дарвина. Идите.
Святые отцы, стоящие у кормила католической церкви, мудры и предусмотрительны, они не оставят грешнику возможности обменяться хоть словом с девушкой, которая стала его любовницей. Эта греховная связь вызвала в нынешнем его приходе скандальную, весьма неприятную огласку. А девица — что ж, пусть ее ждет, и тревожится, и теряется в догадках. С этой минуты и до прибытия в Дарвин грешник будет под неусыпным наблюдением высокочтимого отца Джона, которому даны соответствующие наставления, а впредь все письма грешника из Дарвина будут вскрываться, и ему не дозволены будут междугородные телефонные переговоры. Любовница никогда не узнает, куда он исчез, и он никогда не сможет ей сообщить. И никогда уже ему не вступить в новую связь. Дарвин — город на краю пустыни, женщины там наперечет. Он дал обеты нерушимые, никто и ничто не может его от них освободить; а если сам он по слабости духа не способен держать себя в строгости, святая церковь должна сделать это за него.
Отец Ральф проводил взглядом молодого священника и приставленного к нему стража, а когда за ними затворилась дверь, поднялся из-за стола и прошел во внутренние покои. Архиепископ Клюни Дарк сидел в своем обычном кресле, а боком к нему неподвижно сидел еще один человек, препоясанный лиловым шелком и в круглой шапочке. Архиепископ был человек крупный, рослый, с великолепной гривой седых волос и яркими синими глазами, энергичный, жизнерадостный, большой любитель посмеяться и хорошо поесть. Посетитель, напротив, оказался маленьким, худеньким, из-под шапочки падали редкие черные пряди, синевато темнели чисто выбритые щеки и подбородок, на худом землистом лице аскета — большие черные глаза. Судя по виду, ему могло быть и тридцать лет, и пятьдесят, а было тридцать девять — тремя годами больше, чем преподобному Ральфу де Брикассару.
— Садитесь, отец Ральф, выпейте чаю, — радушно пригласил архиепископ Дарк. — Я уж подумывал, не придется ли спросить свежего. Ну что, дали вы этому молодому человеку на прощанье подобающие наставления, чтобы вел себя получше?
— Да, монсеньор, — коротко ответил отец Ральф и подсел третьим к чайному столу, заставленному всякой всячиной: тут были тонюсенькие сандвичи с огурцами, пирожные, покрытые белой и розовой глазурью, горячие, только из печи, булочки с маслом, в хрустальных вазочках — варенье и взбитые сливки, серебряный чайник, сахарница и сливочник и эйнслиевские чашки тончайшего фарфора с изящным золотым узором.
94 
