Последние отзывы

  6  

Рассказ этой Мэйры — не самый старый документ. Самый первый старше него на века. Слово «века» вызывает недоверие. Оно означает неточность, расплывчатость, отсутствие точных сведений. История обкатанная, многажды рассказанная. Даже покаяние в жестокостях нередко выглядит стандартным риторическим приемом. Я не упрекаю Мэйру в искажениях, ее история истинна, полезна, но многое оставляет без внимания. Суть ее содержится в первом документе — или фрагменте, — который, вероятно, представляет собой самую раннюю попытку формирования «истории». Фрагмент не завершен, не оформлен, повествователь явно пребывал в полупаническом состоянии. До рождения первых «монстров» не происходило вообще ничего, никаких всплесков в плавном течении жизни общины первых человеческих существ. Первый монстр рассматривался как уродец, результат неправильного развития плода.

Но за ним последовали другие — и сознание необратимости происходящего. И Старые Они запаниковали: пришли в ярость, орали на молодых, наказывали тех за несуществующую вину… в общем, рассказ Мэйры — чтение малозанимательное и совершенно непривлекательное. Но тот, самый первый фрагмент я отказываюсь приводить здесь. Он отвратителен. Я сам «монстр» и невольно ассоциирую себя с теми крохотными страдальцами веков давно минувших, первыми младенцами-мальчиками. Изобретательность жестоких старух вызывает тошноту. Причем период, в течение которого младенцев мужского пола умерщвляли и уродовали, гораздо более длителен, нежели считает Мэйра.

Между первобытными женщинами и орлами развязалась настоящая война, выиграть которую женщинам не было суждено. Они не умели драться, им не присуща была агрессивность, более того, они даже к физической активности не привыкли, вечно лежа на своих скалах да плавая в море. Такова была жизнь их на протяжении долгих веков. И вот внезапно им на голову свалились могучие птицы, следящие за каждым их шагом, охотящиеся за новорожденными монстрами. Орлы убивали женщин, сталкивая их в море и не давая всплыть на поверхность: топили когтями, клювами и крыльями. Война, возможно, длилась недолго, но тут важно, что у женщин появился первый враг. Они ненавидели орлов, отбивались от пернатых хищников камнями, палками. Не только страх, но и элементарные навыки защиты и нападения внедрились в эту сонную (определение Мэйры) общину первых людей, первых женщин. Уже этого одного было достаточно, чтобы вывести из себя правящих старух. Они представляли для молодых едва ли не такую же угрозу, как и орлы; молодые объединялись и противостояли им. В конце концов, именно они рожали монстров и вскармливали тех младенцев, которых оставляли в племени Расщелины. Это им поручалось избавляться от тех детей, которых решали уничтожить. Старухи стенали на скалах, жалуясь на времена и нравы.

Появление монстров не только нарушило долговечный «золотой сон» первых женщин, но и чуть совсем не погубило идиллию. Им пришлось подумать, как прекратить взаимные раздоры. Ведь не каждая молодая мать ненавидела монстра, которого она родила. Эти бури эмоций тоже едва не вылились в нечто вроде гражданской войны.

Излагая все это, я ощущаю веяния древних эмоций. Отмечаю, что Мэйра не делает различий между собою и давно отжившими соплеменницами, употребляя в отношении их местоимения «мы», «нас». И так же точно я сам ассоциирую себя с первыми мужчинами. Читать о страданиях первых мальчиков крайне неприятно. Этот фрагмент я опускаю, не желая испытывать чувства читателя. Даже сейчас мучительно осознавать, с каким нечестивым ликованием старухи приказывали молодым матерям отрезать «трубки и шишки» младенцев. Примечательно, что этот фрагмент женщины не включили в свою так называемую «официальную» историю, то есть ту, которая передавалась из поколения в поколение, об этом потихоньку рассказывали друг другу. Почему же мы решились вставить этот официально не одобренный фрагмент? Дело в том, что он дает возможность сделать вывод о существовании меньшинства, мнение которого не совпадало с официально одобренным мнением. Это своеобразный голос протеста индивида или немногочисленной группы, возражающей против подавления правды. Долгое время передавались эти сведения, как принято выражаться, «из уст в уста», пока, наконец, не наступил определенный момент, когда…

Когда все устные предания записали на древнем, лишь недавно расшифрованном языке. Сей бунтарский довесок к официальной истории всегда записывался отдельно, что дало повод ранним исследователям считать его фальшивкой, сфабрикованной мужчинами, чтобы опозорить женщин. Но чувствуется что-то живое и кровоточащее в этом мятежном тексте: детали, которые трудно изобрести, не дают возможности списать его как фальшивку.

  6