– Но моя работа касалась ментального обусловливания. Она не имела никакого отношения к войне.
– Для большинства бразильцев это одно и то же, – сказал Джексон.
– Но это вовсе не так. То, как газ беспорядков был использован, по крайней мере, исходя из вашей трактовки, свидетельствует скорее о целенаправленном его изобретении, как оружия индивидуального поражения гражданского населения.
– А не то ли же самое делает любое ментальное обусловливание?
– Возможно.
Уэнтик некоторое время сидел молча, погрузившись в раздумья. Он вспоминал прочитанное по теории Павлова, затем то, что становилось достоянием гласности о ее практическом применении Иосифом Сталиным в Советском Союзе. Все это было частью пропасти между теорией и практикой, между холодным клиническим светом в клетке подопытного животного и слепящей лампой камеры для допросов. Ученый может разработать какой-то принцип и создать нечто такое, к чему в конечном итоге применения его детища, он будет относиться с отвращением. Павлов не был тираном, научно обосновывая доктринерство, хотя его методы стали орудием тирании.
И теперь он, Элиас Уэнтик, оказался, вероятно, точно в такой же ситуации.
– Могли бы вы сказать, каких результатов намеревались достичь в своей работе? – прервал молчание Джексон.
– Думаю, вы знаете.
– Мне кажется, у вас есть сомнение в возможности связи вашей работы с газом беспорядков. Если вы расскажете точно что именно вам пришлось делать, а я дам описание психологического процесса, который возникает при заражении газом, то вероятнее всего вам станет понятно что я имею в виду.
– Хорошо.
Уэнтик заметил, что начал расслабляться. Язвительно-насмешливая речь собеседника, которая кому-то другому могла показаться раздражающей, была просто прямым дополнением его собственной, скорее недоброжелательной манере держаться.
Как можно коротко он обрисовал свои попытки сократить срок выработки условного рефлекса методами Павлова и те процессы, к которым для этого прибегал. Он рассказал Джексону о крысах и временной приостановке исследований как раз в то время, когда его увезли в Бразилию.
– Назначали вы состав людям? – спросил Джексон.
Уэнтик отрицательно покачал головой.
– Я сам принимал его в очень умеренных дозах, но не позволил больше никому попробовать наркотик на себе. При небольшой силе он оказывал очень слабое действие.
– И…?
– И ничего. Дальше этого дело не пошло.
– Не понимаю.
– А должны бы. Это было перед самым появлением моих друзей, Эстаурда и Масгроува. Я отказался от продолжения работы и отправился с ними. Насколько мне дано судить, ситуация с тех пор не изменилась до сих пор.
Джексон возразил:
– Уверяю вас, это не так. Из хранящихся в наших архивах сведений явствует, что ваша работа была доведена до конца и получен газообразный состав, который мы теперь называем газом беспорядков.
– У вас неверная информация. Я не закончил работу.
Джексон пожал плечами.
– Позвольте рассказать вам о действии газа более детально, – сказал он. – Первые симптомы всегда отмечаются увеличением количества снов и их жизненной яркостью. Затем появляются головные боли или мигрени.
– С этого момента у разных индивидов симптомы неодинаковы. Общим является только обостренное проявление характера. Если кто-то от природы немного вспыльчив, у него проявляется тенденция к раздражительности или он становится более злобным. Другой, скажем, склонный к уединению, может становиться все более недоброжелательным и отказывается от общения.
– Все это, если отсутствуют внешние стимулы. На деле людям, конечно, присуща стадность и они как-то взаимодействуют друг с другом. Не общаясь, человек мог бы никогда не осознать происходящие изменения своей психики. Даже двое, неделями могут находиться рядом, не замечая каких-то основательных изменений, если они хорошо совместимы. Но при любом большем числе людей в скором времени начинается повальное скатывание к какой-нибудь мании.
Уэнтик не сдержался:
– Думаю, мне понятно почему. Если, как вы говорите, этот газ беспорядков – мой состав, то логика объяснения совершенно проста. Вещество открывает разум для веры во что-то новое, а без осознанного стимулирования это новое никогда не появится. До этого момента процесс в точности эквивалентен шоковым приемам Павлова, но в химическом и метаболическом смысле. Без стимула происходит неосознанное обращение за ним к самому себе и повышенное проявление черт характера. Но при взаимодействии с другими людьми происходит непрерывная бомбардировка мозга непреднамеренными стимулами и в поведении начинают преобладать иррациональные поступки.