Последние отзывы

  57  

— Я тоже тебя люблю, — отвечает она и вешает трубку.

Он встает под душ — мощный горячий водопад, низвергающийся с высоты третьего этажа. Когда рухнет наша цивилизация, когда нынешние римляне канут в небытие и начнется новое средневековье, эта роскошь исчезнет одной из первых. И старики, сидя у торфяных костров, будут рассказывать недоверчивым внукам, что еще совсем недавно человек мог среди зимы стоять голышом под горячими струями теплой воды, что к его услугам были бруски благоухающего мыла, и тягучие янтарные гели, и разноцветные жидкости, которые люди втирали в волосы, чтобы придать им блеск и объем; а снаружи на подогретых вешалках ждали их пушистые белоснежные полотенца.

Пять дней в неделю он носит костюм и галстук. А сегодня надевает свитер, джинсы и потертые коричневые ботинки: чем не блюзмен старшего поколения? Нагибается, чтобы завязать шнурки, — и морщится от острой боли в коленях. Да, под пятьдесят — это немало. Еще полгодика сквоша, еще один Лондонский марафон, а потом придется завязывать. Как же он станет жить без этих радостей жизни? Остановившись перед зеркалом, Генри не жалеет лосьона: временами, особенно зимой, в доме престарелых бывает какой-то затхлый запах, лучше заранее его перебить.

Он выходит из спальни и первый лестничный пролет пробегает, прыгая через две ступеньки и не держась за перила. Этот трюк он освоил еще в отрочестве, и сейчас он удается ему лучше, чем когда-либо прежде. Но один неверный шаг — и сотрясение копчика, полгода в постели на спине, еще год восстановления мышц, — все это за какую-то долю секунды проносится у него перед глазами. Второй пролет он проходит обычным шагом.

Внизу, в кухне, Тео уже переложил рыбу в холодильник. Маленький телевизор с выключенным звуком показывает Гайд-парк сверху. Серо-бурая толпа, словно лишайник на камнях. Тео уже приготовил себе в большой салатнице завтрак — почти килограмм овсянки с отрубями, орехами, черникой, ежевикой, изюмом, молоком, йогуртом, мелко нарезанными финиками, яблоками и бананами.

— Хочешь? — спрашивает Тео.

— Ешь. Я доем что останется.

Генри достает из холодильника тарелку с жареной курицей и вареной картошкой и ест стоя. Его сын усаживается с салатником на высокий табурет у стойки посреди кухни. Здесь, среди залежей крошек, фруктовой кожуры и обрывков оберточной бумаги, — нотные записи, начерканные от руки карандашом. У Тео широкие плечи, и под короткими рукавами чистой белой футболки вздымаются крепкие мускулы. Волосы, гладкая кожа предплечий, густые темные брови — все в нем полно очарования свежести, которая восхищала Пероуна, когда Тео был еще младенцем.

— Ну как, нет искушения? — спрашивает он, указывая на экран телевизора.

— Смотрел сейчас — два миллиона! Круто, а?

Тео, разумеется, против войны в Ираке. Позиция его сильна и чиста, как его кости и кожа: так сильна, что он не чувствует необходимости топтаться по городу, чтобы ее защитить.

— А что с тем самолетом? Я слышал, пилотов арестовали.

— Все молчат. — Тео подливает себе в салатницу еще молока. — Но в интернете ходят слухи…

— О Коране?

— Пилоты — радикальные исламисты. Один чеченец, второй алжирец.

Пероун придвигает себе табуретку и садится. У него вдруг пропадает аппетит.

— Что-то я не понимаю. Они поджигают самолет, чтобы устроить нам джихад… а потом преспокойно садятся в Хитроу.

— Передумали в последний момент.

— Значит, решили… так сказать, присоединиться к демонстрации?

— Ну да. Преподать нам урок. Хотите воевать с арабским государством — вот что с вами будет.

Звучит не слишком правдоподобно. Но человек вообще расположен верить тому, что слышит. Если вера себя не оправдывает — просто меняет ее на другую. Из поколения в поколение люди усваивали, что лучше верить — на всякий случай. Весь день Пероун подозревал, что за этой историей что-то кроется, и теперь Тео потакает готовности отца услышать самое худшее. С другой стороны, слухам доверять не стоит, а слухам из интернета — и подавно.

Генри кратко рассказывает о своем знакомстве с Бакстером и его приятелями, о симптомах болезни Хантингтона и о том, как ему удалось сбежать.

— Ты его унизил, — говорит Тео. — Теперь будь осторожнее.

— О чем это ты?

— Эти уличные парни страшно гордые. Знаешь, даже удивительно: вы с мамой столько лет здесь живете, и ни разу еще вас не грабили.

  57