Василия Антоновича поразило общее настроение пейзажей, — настроение раздумья. Если всмотреться, вдуматься, то и береза раздумывает, и валун морщит каменный лоб, и стог о чем-то думает, и лошадь, и человек среди дороги…
— Кто же этот мастер? — спросил Василий Антонович, пытаясь прочесть витиеватые подписи.
Из толпы к нему вытолкнули маленького веснушчатого председателя колхоза.
— Вот он. Мастер!
— Товарищ Соломкин? — поразился Василий Антонович. — Это ваши картины?
— Я, — ответил тот тихо и почти виновато; а сказав, стал медленно, но густо краснеть.
— Поздравляю! — Василий Антонович пожал ему руку. — Это же очень интересно. Где вы учились?
— В школе немного. А главное — сам. Баловался смолоду. Тогда же и забросил все, ленился. Только теперь вот, под старость, дурить начал.
— Какая же старость! Сколько вам? Сорок два? Цветущий возраст. Молодец, товарищ Соломкин! Честное слово, молодец.
— Вот молодец, говорите… — Из толпы вышел старичок, тоже, как Соломкин, рыжеватый, усыпанный веснушками. — А этому молодцу районный исполком выговор прописал. Вот как получается, товарищ Денисов.
Ну, наверно, выговор все-таки не за живопись! — Василий Антонович засмеялся.
— Вот как есть — за нее!
— Это отец мой, — сказал Соломкин, отстраняя старика. — Путает он.
— Где же я, Григорий, путаю? Чего путаю? Сам путаешь, товарищу Денисову голову морочишь.
— Правильно, правильно, — подтвердил секретарь партийной организации Никешин. — Дали Соломкину выговор, Василий Антонович. Сейчас объясню. Шел сев. Весна была поздняя, сами знаете. Отставали маленько. А тут председатель райисполкома, товарищ Шишкин, сам лично прикатил. Обошел поля, с народом потолковал — то да се. И, конечно: «Где председатель?» — «Не знаем», — говорят ему. В одном месте сказали: «Не знаем», да в другом опять: «Не знаем». Злиться стал. Ходит, пушит всех… И натолкнись он на Григория. Сидит Гриша на пригорке в самый что ни на есть крутой момент для колхоза и какую-то опаленную молнией колоду срисовывает на фанерку. Тут ему товарищ Шишкин и выдал в полную мощь. «Такой-то ты, говорит, руководитель! Картинками балуешься, а сев завалил». Вынес вопрос на исполком. Обеспечили Грише выговорок.
— Вот вам и молодец! — снова вступился отец Соломкина. — Кого и слушать-то?
— Да уж кто повыше, того надо слушать, папаша, — сказал Василий Антонович.
— Уж выше-то вас куда! — согласился старик.
Все весело рассмеялись.
— Ничего, товарищ Соломкин. — Василий Антонович дружески положил руку на плечо председателю колхоза. — Не огорчайтесь. Искусство — оно вроде партийной работы, дело взрывчатое. Оно требует риска и жертв. Тоже, бывает, увлечешься чем-нибудь, про все иное забудешь. А тут тебе раз — и напомнят. Ничего.
Он всматривался в рябенькое лицо Соломкина, в его умные глаза в белых ресничках. Многое можно было увидеть в этих глазах. Может быть, именно великие колхозные трудности, может быть, нелепые выговоры ни за что, — может быть, все вместе взятое и положило печать больших раздумий на пейзажи, выписанные рукой Соломкина, человека, судя по всему, с тонкой, чуткой душой.
— Ничего, — повторил Василий Антонович. — Выговоры забудутся, а пейзажи ваши останутся, товарищ Соломкин.
В окружавшей толпе он увидел человека, лицо которого ему показалось знакомым. Но кто это, припомнить не мог, и все на него посматривал. Тот наконец подошел.
— Не признаете, Василий Антонович? Я Лебедев, инженер.
— А! С Машиностроительного? Да, да, да!
— Вы зимой у нас были. На мой участок зашли.
— Вспомнил, вспомнил. Что, тоже на открытие картинной галереи приехали?
— По другому делу. Я уже пятый день здесь. Между прочим, чудаки эти хотя и вбили себе в голову, что им непременно картинная галерея нужна, а у самих, Василий Антонович, труд на производстве организован, как при царе Горохе. Никакой, ну ни малейшей механизации. Кроме, понятно, пахоты, уборки зерновых да молотьбы. А что касается животноводства, заготовки кормов — на нижайшем уровне живут.
— Это верно? — спросил Василий Антонович председателя, слушавшего разговор.
— Верно, Василий Антонович, — ответил тот. — Врать не буду.
Лебедев продолжал:
— У них бы и этого здания не было, если бы не мы, не завод. Мы же их шефы. Кирпич им дали, лес дали, краски дали. Наши ребята — штукатуры, столяры, маляры — всю зиму сюда ездили. Они ведь ни черта здесь сами не умеют. А с механизацией… посмотрел я, посмотрел… я же инженер-механик, Василий Антонович. Посмотрел, говорю, и решил заняться их колхозом. Что думаю сделать? Устрою им в коровнике автопоилки. Установлю транспортную систему для подачи кормов, для очистки скотных дворов от навоза. Механизирую подготовку грубых кормов. Все будет делать машина: измельчивание, запаривание, из-вееткование. Словом, к зиме они у меня начнут жить по-другому.