— Что вы делаете? Не ровен час, разобьетесь насмерть!
— Нет, я порадую душу и разгоню кровь! — прокричал в ответ Уэзерби, и вот он уже ворвался на птичий двор с наезженными дорожками и стал нарезать круг за кругом на своей железной кобыле, обдирая ступни, лодыжки и голени, жадно втягивая воздух и оглашая окрестности громоподобным хохотом. — Ну, что я говорил? Кто тут разобьется насмерть?! Пара ног, пара колес — что еще нужно?
— Силы небесные! — Доктор Гофф вытаращил глаза. — Боже праведный! Как же так?
— Я лечу вперед быстрее, чем падаю. Необъяснимый закон природы. Да-да, почти лечу. Лечу! Бойтесь, лошади, скоро придет ваша смерть!
При слове «смерть» он окончательно вошел в раж и разразился нечленораздельными воплями; со лба ручьями катился пот. Машина вильнула в сторону и сбросила лихого наездника, который вылетел из седла, как из катапульты, перекувырнулся и приземлился в курятнике, откуда полетели пух и перья. Куры в исступлении заметались по клетке и подняли неописуемый гвалт. Железная кобылка, предоставленная самой себе, все еще крутила колесами и, елозя на боку, подбиралась к доктору Гоффу, который в ужасе отпрыгнул в сторону, чтобы не быть раздавленным.
Невзирая на внушительную траекторию полета, Уэзерби, хотя и не без помощи доктора, сумел подняться на ноги.
— Это ничего не значит! Теперь-то вы понимаете, какие возможности таит в себе мое изобретение?
— Понимаю: переломы, ссадины и сотрясения мозга.
— Нет! Я сжимаю ногами скорость, приближаю прекрасное будущее. Вы проделали долгий путь, доктор. Так примите же у меня эту машину, чтобы ее усовершенствовать.
— Я, так сказать… — забормотал доктор, торопливо покидая птичий двор. Не помня себя, он приковылял в лачугу и растерянно потоптался у выхода. — Одним словом…
— Пообещайте это сделать, доктор. Иначе мое изобретение погибнет, и я вместе с ним.
— А… гм… — промямлил доктор, отворил дверь на улицу, но тут же в испуге попятился назад. — Что я наделал! — воскликнул он.
Выглянув из-за его спины, Уэзерби еще больше обескуражил гостя:
— Вся округа уже прослышала о вашем посещении, доктор. Здесь молва разносится быстро. Блаженный приехал к блаженному.
И в самом деле, на дороге и прямо у крыльца стояло десятка полтора-два местных жителей — кто с булыжником, кто с дубиной. Глаза горели злобой и неприкрытой враждебностью.
— Вот они! — выкрикнул чей-то голос.
— Упечете его или нет? — потребовал ответа кто-то другой.
— Да или нет? — эхом вторила толпа, подступая ближе.
Не долго думая, доктор Гофф ответил:
— Упеку. — И повернулся лицом к хозяину.
— Куда вы хотите меня упечь, доктор? — зашептал Уэзерби, вцепившись ему в рукав.
— Тихо! — Доктор попытался урезонить толпу. — Дайте подумать.
Он сделал шаг назад, погладил лысину, потом потер лоб, призывая на помощь свои незаурядные мыслительные способности, и наконец издал победный возглас.
— Придумал. Богом клянусь, гениальная мысль: она придется по нраву не только соседям, которые вас больше не увидят, но и вам, сэр, — вы тоже их больше не увидите.
— Как это, доктор?
— Слушайте внимательно: вы приедете в Лондон под покровом ночи, я проведу вас в музей через служебный подъезд, вместе с вашей сатанинской игрушкой…
— Для чего?
— Для того, сэр, чтобы предоставить вам дорогу с гладким покрытием, такую дорогу, о какой вы и мечтать не смели!
— Откуда там дорога? Да еще с покрытием?
— Музейные полы: мраморные плиты, прекрасные, дивные, безупречно гладкие; да-да, они как раз подойдут для ваших нужд.
— Это для каких же?
— Не задавайте дурацких вопросов! Каждую ночь вы сможете седлать своего демона и колесить на нем, сколько душе угодно, мимо полотен Рембрандта, Тернера и Фра Анжелико, лавировать среди греческих статуй и римских бюстов, аккуратно объезжая фарфоровые и хрустальные вазы. Будете являться по ночам, словно Люцифер.
— Господи, — выдохнул Уэзерби. — Как же я сам-то не додумался?
— Да вы бы не отважились спросить разрешения!
— А ведь это единственное место в мире, где полы — как дороги будущего, пути в завтрашний день, мостовые без булыжников, чистые, как лик Афродиты! Гладкие, как зад Аполлона!
Уэзерби часто заморгал и не сдержал слез, которые накопились у него за долгие годы, прожитые в убогой лачуге.
— Не плачьте, — сказал доктор Гофф.