Последние отзывы

  125  

От палатки, где слышался приглушенный шумок ужинавшей смены, отделились и двинулись вдоль пруда две фигуры. Деряба сразу узнал: закадычные и покорные дружки! Хаяров и Данька принесли хлеба и миску отварной картошки с жареной свининой. Деряба с жадностью набросился на ужин, а дружки тем временем принялись осматривать единственного оставшегося в живых волчонка.

— Что вы там галдели? — спросил Деряба.

— Соболя первенства лишали, — ответил Хаяров.

— На самом деле? За что?

— Он, и верно, выскочил в передовики, а вся рожа в пуху, — ответил Хаяров. — Сначала засадил трактор на солонце — вся бригада из-за этого потеряла полночи. Утром сегодня из-за ревности на Костю Зарницына кинулся, а вот сейчас — под мухой. Ездил в Лебяжье, ну и клюкнул там, да и с собой прихватил. Проспаться не успел, задумал опохмелиться, а много ли надо с похмелья? Его и заметили на пересмене. Ну, и начался грохот.

— Что же с ним сделали?

— Лишили первенства и сняли на ночь. Деряба неожиданно задумался и долго молча трудился над миской, даже не оглядываясь на друзей — видно, чем-то очень и очень заинтересовала его печальная история Ваньки Соболя. Тогда Хаяров, в сумерках особенно похожий на грека, потянулся к Дерябе и заговорил:

— Его сняли, а нас вот не сняли. Увидал Багрянов нашу работу, побелел весь, затрясся, как припадошный, а все-таки, черт, стерпел! Обругал, конечно, здорово, заставил перепахать — вот и все. Послушались, дураки, тебя: целые сутки чертоломили!

Деряба не терпел замечаний.

— Ничего, не сдохли же!

Хаяров придвинулся к Дерябе еще ближе.

— Дальше что? Смываемся?

Деряба не успел ответить: послышались шуршащие шаги по сухой траве. От палатки шел Леонид Багрянов. Деряба выхватил из рук Хаярова волчонка и развалился под березой в позе независимого, но мирно настроенного человека. Поглаживая волчонка, он слегка погрозил друзьям перстом и скомандовал почти беззвучно:

— Тихо.

Леонид остановился, не дойдя до Дерябы и его друзей, расставил ноги, как перед боем, и спрятал за спиной, под накинутой на плечи кожанкой, стиснутые в замок руки. Некоторое время он молча всматривался в развалившихся под березой приятелей темным, исподлобным взглядом: за последние сутки он был так растравлен жизнью, что мог взорваться от малейшей случайной искры. Дышал он тяжко, поводя грудью, словно только что выбрел из непроходимого болота, и когда наконец-то заговорил, немало надивил приятелей странным, хрипловатым голосом:

— Пришел все же, да? А зачем?

Такое начало грозило близкой катастрофой.

— Не брызгай слюной! Сейчас ухожу, — ответил Деряба независимо и дерзко, но по необъяснимой для самого себя причине втайне чего-то опасаясь со стороны Багрянова.

— Ребят сманиваешь, да? — продолжал Багрянов.

— Пробовал сманить — не вышло. Не едут со мной. Не веришь? А вот спроси сам.

Но Багрянов не желал ввязываться в разговоры.

— Прочь! — крикнул он негромко. — Чтобы и духу твоего здесь не было!

Когда он скрылся за палаткой, Деряба покачал головой, ухмыльнулся во все лицо и с облегчением сказал:

— Разъярился-то, а? Как бугай! Глаза ничего не видят. Так и рвется поднять на рога. Ну и бешеный! — Он вдруг поднялся с волчонком в руках и объявил: — Все! Я ухожу!

— А мы? — робко осведомился Данька.

— Вы остаетесь. Уже сказано.

— Да ты что? Тоже взбесился? — спросил Хаяров.

— Не ныть! Ставлю печать!

Деряба потребовал отыскать для него какую-нибудь корзинку. Со всеми предосторожностями она была отыскана среди охотничьих и рыбачьих снастей Ионыча, привезенных сегодня из Лебяжьего. Это была пестерька из ивняка для подсадной утки. Деряба сунул в нее волчонка, закрыл крышку суковатой затычкой и, осмотревшись в быстро сгущающихся сумерках, осторожным, кошачьим шагом прошел мимо притихшего стана за вагончик, где над зарослями желтой акации поднимался молодой березняк. Здесь Деряба, командуя одними жестами, заставил приятелей согнуть перед ним молодую березку с курчавой вершинкой. Через минуту корзинка с волчонком уже висела высоко над землей, совершенно скрытая от глаз в бурых, облепленных сережками березовых ветвях.

…Вскоре Деряба, зайдя на кухню напиться, объявил Фене Солнышко, что отправляется прямиком, без дороги на станцию Кулунда, и быстро скрылся в вечерней степи…

Это был первый невеселый вечер в Заячьем колке. Смерть Куприяна Захаровича до крайности встревожила бригаду. На стане не стихали разговоры о нежданной беде; от нее не могли отвлечь ни скандал с Ванькой Соболем, ни появление Дерябы. Все сходились на одном, а именно, что бригадир зря вгорячах пустил слух о какой-то своей вине в смерти председателя, колхоза — пожилой, много переживший Куприян Захарович конечно же мог умереть в любое время и где угодно… И вместе с тем все с горечью сознавали, что эта смерть, особенно тем, что случилась она после известной ссоры, да еще у Заячьего колка, не может не наложить особого отпечатка на дальнейшие взаимоотношения лебяженцев с бригадой.

  125