До сих пор я избегал упоминать о своем ребенке, но в этих моих чувствах вы никогда не сомневались. Я должен спросить о ней. Я слышал, что она хорошеет и резвится; и я прошу, не через вас, а через кого угодно — через Августу, если можно — хотя бы иногда сообщать мне о ее здоровье.
Ваш и т. д.
4 марта 1816 г., к ней же:
Не знаю, какую обиду может нанести муж жене, один человек другому или даже человек — самому Богу, которую нельзя было бы, как нас учат верить, загладить долгим искуплением, которое я предлагал, еще не зная даже, в чем моя вина перед вами (потому что, пока ее не назвали, я не знаю за собой ничего такого, за что меня можно отталкивать с подобным упорством). Но раз надежды не осталось и вместо долга жены и матери моего ребенка я встречаю обвинения и непримиримость, мне больше нечего сказать, и я буду поступать сообразно обстоятельствам; но даже обида (хотя от нападок я намерен защищаться) оставляет неизменной любовь, с которой я всегда буду относиться к вам.
Мне сообщили, что вы сами составили предложение о раздельном жительстве; если так, я об этом сожалею; я усматриваю в нем стремление воздействовать на предполагаемые корыстные чувства того, кому предложение адресовано: «если вы расстанетесь с» и т. д. «вы тем самым получаете столько-то немедленно и еще столько-то после смерти тех-то и тех-то» — словно все дело в фунтах, шиллингах и пенсах! Ни слова о моем ребенке; жесткая, сухая юридическая бумага. О, Белл! Видеть, как вы душите и уничтожаете в себе всякое чувство, всякую привязанность, всякое сознание долга (ибо ваш первый долг — это долг жены и матери), — вот что гораздо горше всех возможных для меня последствий.
8 марта 1816 г., к Томасу Муру:
Вина — или даже беда — заключается не в моем «выборе» (если мне вообще следовало выбирать), потому что я считаю и повторяю, даже среди всей этой горькой муки, что вряд ли есть на свете существо лучше, добрее, милее и приятнее, чем леди Б. Я не мог и не могу ни в чем упрекнуть ее за все время, проведенное со мною. Если кто виноват, это я, и если я не могу искупить вину, то должен нести кару.
Ее семья это… — дела мои до сих пор крайне запутаны — здоровье сильно расстроено, а душа неспокойна, притом уже давно. Таковы причины (я не считаю их оправданиями), часто выводившие меня из себя и делавшие мой нрав несносным для окружающих. Некоторую роль, вероятно, сыграли и привычки к беспорядочной жизни, которые могли сложиться у меня вследствие ранней самостоятельности и блужданий по свету. Я думаю, однако, что если бы мне дали возможность исправиться и хоть сколько-нибудь сносную обстановку, все могло бы наладиться. Но дело, как видно, безнадежно — и сказать тут больше нечего. Сейчас — если не считать здоровья, которое улучшилось (как ни странно, любое волнение и борьба вызывают у меня подъем и временный прилив сил), на меня свалились все возможные неприятности, в том числе личные, денежные и т. д. и т. п.
Вероятно, я говорил вам об этом раньше, но на всякий случай повторяю. В несчастье меня пугают не лишения; моя гордость страдает от связанных с ним унижений. Однако не могу жаловаться на эту гордость, которая зато даст мне, я надеюсь, силы все перенести. Если сердце мое могло быть разбито, это случилось бы уже много лет назад, от более тяжких страданий.
18 марта 1816 г.
- Что ж, прости — пускай навеки!
- Сколько хочешь ты мне мсти,
- Все равно мне голос некий
- Повторить велит: «Прости!»
- Если б только можно было
- Пред тобой открыть мне грудь,
- На которой так любила
- Сном беспечным ты заснуть, —
- Сном, нарушенным отныне, —
- Сердцем доказать бы мог
- Я тебе в твоей гордыне:
- Приговор твой слишком строг!
- Свет злорадствует недаром,
- Но хотя сегодня свет
- Восхищен твоим ударом,
- Верь мне, чести в этом нет.
- У меня грехов немало.
- Не казни меня, постой!
- Обнимала ты, бывало,
- Той же самою рукой.
- Чувству свойственно меняться.
- Это длительный недуг,
- Но когда сердца сроднятся,
- Их нельзя разрознить вдруг.
- Сердце к сердцу льнет невольно.
- Это наша льется кровь.
- Ты пойми, — подумать больно! —
- Нет, не встретимся мы вновь!
- И над мертвыми доселе
- Так не плакало родство.
- Вместо нас теперь в постели
- Пробуждается вдовство.
- Истомимся в одиночку.
- Как научишь, наконец,
- Без меня ты нашу дочку
- Выговаривать: «Отец»?
- С нашей девочкой играя,
- Вспомнишь ты мольбу мою.
- Я тебе желаю рая,
- Побывав с тобой в раю.
- В нашу дочку ты вглядишься,
- В ней найдешь мои черты,
- Задрожишь и убедишься,
- Что со мною сердцем ты.
- Пусть виновный, пусть порочный,
- Пусть безумный, — не секрет! —
- Я попутчик твой заочный.
- Без тебя надежды нет.
- Потрясен, сражен, подкошен,
- Самый гордый средь людей,
- Я поник, — тобою брошен,
- Брошен я душой моей.
- Все мои слова напрасны.
- Как-нибудь себя уйму.
- Только мысли неподвластны
- Повеленью моему.
- Что ж, простимся! Век мой прожит,
- Потому что все равно
- Больше смерти быть не может,
- Если сердце сожжено.