Последние отзывы

  39  

Пускай он только попробует выкинуть какой- нибудь фортель, когда я буду мочиться — уж тогда-то я покажу ему, кто здесь главный. Я помылся, вылез, накинул на плечи полотенце и помочился. Я не смог понять, было ли мне больно, так что я на всякий случай взял его в разработку — и неслабо.

Обычные процедуры: я дергал его, шлепал, душил его обеими руками, пытаясь выманить наружу хоть каплю этого ужасающего вещества, этих выделений. Не тут-то было. Я ковырял головку пилкой для ногтей. Я расчесывал лобковые волосы с суровостью смотрительницы сиротского приюта. Я смазывал яйца одеколоном. А может — ершик для прочистки трубок, обмакнутый в дезинфицирующий раствор?

Я чувствовал страшную жалость к самому себе. «До чего еще додумается этот ум?» — сказал я, осознавая самодовольство от этой мысли, и самодовольство от этого осознания, и самодовольство от осознания этого осознания.

Хватит! Почему тебе так нравится сходить сума?

Но даже эта мысль была весьма привлекательной. Даже она, и тут уж ничего не поделаешь, была крайне захватывающей для девятнадцатилетнего мальчишки.

— Да. Очень. Человек либо берет эту ответственность на себя, либо ответственность сама берет его в оборот. Потому что со временем возникает привязанность. Принято считать, что это чистая химия. Но это не так. Ты просто неизбежно начинаешь чувствовать привязанность к тем, кого давно знаешь.

— Они начинают зависеть от тебя, а ты — принимать их как должное. И ты думаешь, что так вы в безопасности. И вот ты уже беспокоишься о том, как они будут жить без тебя и как туго тебе придется без них.

— В этом-то и засада. Беспокойство о том, как ты без них обойдешься, — чистая отмазка. Нельзя позволить втянуть себя в чужую игру. — Неформальный окрас моей речи частично был вызван хипповской сумочкой Рейчел — этакой потрепанной торбой с бахромой по краям, — которая (так она утверждала) сделана исключительно из натуральных волокон и красителей (то есть из соплей, волос и ушной грязи). Я сказал, что сумочка очень мила.

— Да, это проблема.

Я почувствовал внезапный прилив возбуждения. В конце концов, вот она — сидит на моей кровати и беседует со мной без каких-либо признаков антипатии. За обедом в Чайном Центре мое сочувствие к Дефоресту было таким искренним, мои манеры — такими милыми и такими… правильными, мои советы «забыть школу», «немного пожить» — такими ненавязчивыми, что — вот, пожалуйста, — она сидит на моей кровати.

К счастью, все эти дни я держал комнату в состоянии боевой готовности, так что звонок Рейчел не застал меня врасплох.

Сразу перейдя к делу, она сказала, что у нее все в порядке, что Дефореста не будет в школе и, возможно, будет неплохо, если мы встретимся пообедать и «поболтать». Ее напор сперва меня испугал. Мне не понравилось это «поболтать». Все было как- то уж очень легко. Но я, хладнокровный, как удав, не звонил ей с самого Нянюшкиного воскресенья; так что я поддержал инициативу.

— Можно, я переверну пластинку?

Она имела в виду диск «Битлз» (конец среднего периода их творчества — между милыми-мальчиками-рок-н-ролыциками и туманным оккультизмом). Это представлялось мне безопасным выбором, поскольку не любить «Битлов» (конец среднего периода) значило не любить жизнь.

Все, что мне пришлось сделать в комнате, так это более тщательно убрать постель (посыпав тальком между простыней), правильно разложить пластинки и — это пришло мне в голову в последний момент — оставить на кофейном столике два незавершенных стихотворения, чтобы смущенно убрать их оттуда, когда — и если — я ее сюда приведу.

Я наблюдал за Рейчел, склонившейся перед проигрывателем. На ней был желто-коричневый вязаный свитер без ворота, обтягивающая (и довольно короткая) светлая юбка и коричневые сапоги до колен. Она присела на корточки, и ее зад образовал… если хотите — полукруг задообраз- ной формы над каблуками сапог.

Рейчел вернулась на кровать и, слегка покачивая головой, своим слабеньким, но приятным голоском принялась подпевать нравоучительному Джорджу Харрисону: о расстоянии, которое нас разделяет, о людях, которые упрямо прячутся за стеной иллюзий, и так далее.

Меня все еще бросало в пот, когда я вспоминал пережитый страх и чудесное спасение, произошедшее чуть больше часа назад. Когда я вслед за Рейчел вошел в комнату, первое, что бросилось мне в глаза, было огромное объявление на каминной полке:

  39