Глава вторая

Холодная фильтрация

Чертовски хочется заскочить в газету и прихватить свежий номер прямо из-под пресса, который сейчас грохочет, сотрясая все здание. Запах еще не высохшей типографской краски всегда усиливает журналистский кайф, к тому же интересно глянуть мою статью об «Авангарде» — какое там насилие учинили над ней субредактора; но пока я еду по Николсон-стрит, мне приходит в голову, что этот субчик, этот суб — суб-редактор,^[22] режущий статью о суб-марине, — должен выглядеть очень забавно, и меня помимо воли начинает душить смех: я чихаю, кашляю, размазываю по щекам слезы. Решив, что слишком устал и не сумею изобразить трезвую физиономию перед печатниками, я направляюсь прямиком домой.

На Чейн-стрит оказываюсь около часа ночи и, совершив привычную экскурсию под названием «Ночной Стокбридж» в поисках местечка, где бы припарковаться, в конце концов нахожу его возле самого дома. Я устал, но спать еще не хочется, поэтому выкуриваю заключительный косяк и наливаю себе на два пальца молта «Теско».

В течение следующих двух часов я слушаю радио, краем глаза смотрю ночной телеканал, пытаюсь довести до ума статью о виски и держу руки подальше от «Деспота», потому что знаю: стоит мне только начать, я просижу за компьютером до утра и встану черт знает когда (а в двенадцать у меня назначено интервью с управляющим винокурней), поэтому я запускаю «Ксериум» — чистое развлекалово, ничего серьезного; оттягиваешься, но не затягивает.

«Ксериум» — давний мой любимец, почти что приятель, и все же кое с какими заморочками в нем я так и не сумел разобраться; подсказок в журналах я не искал — хочется расколоть этот орешек самому (что вообще-то мне несвойственно), да и мне нравится просто летать там и добавлять новые места на карту островного континента, где происходит действие.

В конце концов я вдрабадан разбиваю старый добрый корабль «Спекулянт», стараясь, как обычно, отыскать возможно несуществующий проход между вершинами горной системы Зунд. Могу поклясться, я уже исследовал каждую расселину в этих проклятых скалах, черт, я даже пробовал лететь прямо сквозь них, решив, что одна из вершин может быть голограммой или чем-нибудь вроде, но каждый раз вдребезги разбивался; похоже, проникнуть за эту горную цепь или набрать достаточно высоты, чтобы пролететь над нею, просто невозможно. Какой-то путь в этот окруженный со всех сторон горами квадрат должен быть, только вот нащупать его мне все никак не удается, а уж сегодня — абсолютно точно ни хера не получится.

Решив, что хватит усердствовать, я загружаю более медленную из двух моих программ «Астероиды» и крошу в мелкие атомы несколько миллиардов тонн высокохудожественно-монохромных каменюг, пока у меня не начинает резать глаза, а пальцы затекают, и, значит, пора выпить чашечку бескофеинового кофе — и баиньки.

Я встаю бодрым и свежим, и единственное, что себе позволяю из стимуляторов (сначала хорошенько прокашлявшись и приняв душ), — это немного свежемолотой арабики. Грызу мюсли и высасываю четвертинку апельсина, одновременно просматривая статью о виски, которую должен сдать сегодня, так что больше возможности доводить ее у меня не будет — разве только после посещения винокурни возникнут какие-то свежие мысли. Я заглядываю в «Деспота», проверить мой текущий статус, но от искушения запустить саму игрушку удерживаюсь. С обидой гляжу на аккумулятор «Тошибы» — забыл его поставить на подзарядку, — затем скидываю последний вариант статьи о виски на дискету и выискиваю свежее белье из кучи, которую свалил на край постели, забрав неделю назад из прачечной. Когда оставляешь одежду на кровати, может возникнуть ощущение, что ты не один, хотя на самом-то деле — один; это иногда согревает, пусть и довольно грустным теплом: кипа чистого белья поверх одеяла намекает, что вот уже неделю с лишком я не видел бабского мясца. Ну да через пару дней я так или иначе должен увидеться с И., так что, если ничего другого не подвернется, уж это-то никуда не уйдет.

  10