— Бей их! Бей лягушатников! Нечего им тут делать! При этих словах толпа всем скопом бросается на французов, вцепляется в них десятком рук, рвет на них одежду и вот-вот в клочья растерзает обоих — но удивительно вовремя появившийся лейб-гвардеец Педро де Тойсос предотвращает смертоубийство. Бросившись к месту происшествия, он оттаскивает в сторону Мюратова адъютанта и солдата-переводчика, заставляет их вложить оружие в ножны, а Луэко и прочих — спрятать ножи.
— Только без крови! Ради всего святого, подумайте об инфанте доне Франсиско! Не оскверняйте убийством это место!
Испанский мундир и властный вид того, кто его носит, немного остужают страсти, а тем временем человек двадцать французов уже во весь дух поспешают по улице Нуэва на выручку своим и, подоспев, окружают их кольцом штыков. Блас Молина, в ярости от того, что добыча ускользает, громогласно призывает не выпускать ее. В эту минуту из «подъезда принца» выглядывает военный министр О'Фаррил. Поскольку слесарь продолжает орать, не выказывая никакого почтения к его чину и должности, генерал, не сумев сдержаться, отталкивает его:
— Расходитесь! Все по домам! Марш по домам, я сказал! Без вас обойдемся!
— Испанию продаете? Нас всех извести хотите? — не смущаясь и не робея, надрывно вопрошает Молина.
— Прочь отсюда все! Не уйдете — прикажу открыть огонь!
— Огонь? Огонь?! По кому? По народу?!
Люди, поддерживая Молину, напирают с угрожающим видом. Молоденький солдатик из полка арагонских волонтеров хватается за рукоять сабли, наступает на генерала, и тот благоразумно скрывается за дверью. Тут раздается новый взрыв криков: «Француз! Француз!» — и несколько человек срываются в сторону «подъезда казны». Молина, безуспешно ищущий, на кого бы излить праведный гнев, работает локтями, протискивается вперед — и опять поздно: перед караульным помещением уже разоружают этого француза — испуганного гренадера императорской морской пехоты, вероятно посланного с донесением и пытавшегося незаметно проскользнуть к Сан-Хилю. Капитан валлонских гвардейцев Александр Купиньи отнял у него саблю и вталкивает в караулку, спасая от разъяренной толпы. Молина, почти в отчаянье, что и эта добыча уплыла прямо из-под рук, вырывает у соседа суковатую дубину, размахивает ею в воздухе.
— Пошли бить французов! — орет он так истошно, что едва не вывихивает себе этим криком челюсть. — Смерть им! Смерть!
И, подавая пример остальным — солдату-арагонцу, шоколаднику Луэко, конюхам и прочим, в числе коих немало и женщин, — с неутоленной жаждой крови бегом бросается к выходящим на дворцовую площадь улицам и вот, едва лишь свернув за угол, находит себе жертву: французский солдат — тоже наверняка посыльный — пробирается к казармам на улице Сан-Николас. С ликующим улюлюканьем слесарь и арагонец несутся вдогонку за отчаянно удирающим французом и на углу Сан-Хуана настигают его. Молина раз и другой обрушивает ему на голову свою дубину, несчастный падает, и арагонец добивает его ударом сабли.
* * *
Испанский гранд Хоакин Фернандес де Кордоба, маркиз де Мальпика, с балкона своего дома, стоящего неподалеку от Паласио-Реаль и напротив церкви Санта-Мария, наблюдает за мельтешением толпы внизу. Когда крики нарастают и усиливаются, маркиз, не в силах больше выносить тревожную неопределенность и жгучее любопытство, решает все же взглянуть на происходящее вблизи. Чтобы не опорочить мундир, Хоакин Фернандес — капитан, хоть и отставной, Малагского пехотного полка — надевает цилиндр, фрак, лосины, «польские», то есть цветной кожи, сапоги, вооружается тростью со вделанной внутрь шпагой, кладет в карман вычищенный, смазанный и заряженный пистолет. И в сопровождении доверенного лакея выходит на улицу. Маркиз не относится к числу тех, кто сочувствует народным волнениям, однако присутствие французов его, офицера и испанца, задевает. Поначалу он, как и многие люди его круга, был горячим сторонником Бонапарта, положившего конец ужасам революции, которая залила кровью сопредельную страну, и восхищался его военным гением, но в последнее время все это уступило место досаде и раздражению патриота, увидевшего отчий край в чужих руках. Маркиз принадлежал к числу тех, кто приветствовал падение Годоя, отречение Карла IV и восшествие на престол Фердинанда VII. Хоакин Фернандес возлагал на молодого короля большие надежды, хотя, опять же как человек военный и сдержанный, никогда не позволял себе прилюдно высказываться по поводу нынешнего положения страны, оставляя свои суждения для домашних и узкого круга ближайших друзей.