Последние отзывы

  72  

— Нет, — ответил Донн. — Он здесь. Этот человек не станет бежать. У него, в отличие от Симмонса, не криминальная, не преступная душа.

— У Сарториуса не преступная душа? Какая же она в таком случае?

Я понимал, что Мартин изо всех сил прислушивается к разговору. За секунду до того, как Мартин раскрыл рот и заговорил, мне показалось, что сейчас он согласится с Донном… Это было понятно по взгляду, который он бросил на капитана. А может быть, это угадывалось по напряжению его мимических мышц, которые выразили согласие.

— Этот доктор вовсе не отрицает мораль, — произнес Мартин. Мы все разом взглянули на него. Мартин в это время смотрел на пичужку, присевшую отдохнуть на чайницу. — Он никогда не пытался оправдаться передо мной в своих действиях. Он никогда не лгал. И никогда не говорил, что считает себя преступником или виноватым.

Это был поразительный момент. Пембертон казался совершенно спокойным. Он полностью владел собой и находился в ясном сознании. Создавалось впечатление, что он просто ждал подходящего случая или темы разговора, чтобы вступить в беседу. Я немедленно решил ни о чем его не расспрашивать в этот момент, боясь, что он снова может впасть в свою кататонию. В следующую минуту на террасе появилась Сара Пембертон, которая только что привела из школы Ноа. Мартин немедленно узнал их обоих и протянул навстречу мальчику обе руки… Мы были просто поражены. Сара Пембертон судорожно вздохнула, словно ей вдруг стало нечем дышать. Она начала во весь голос звать на террасу Эмили… Та пришла. Стоя в таком месте, чтобы Мартин не видел ее, она плакала, глядя на Донна, а тот, невзирая на сопротивление, подвел ее к Мартину. Донн в это время расспрашивал Ноа об успехах в учебе…

В этот день мы начали слушать историю, которую рассказал нам Мартин, — всю, от начала до конца. Начал он с того, как впервые увидел на улице белый омнибус. На что все это было похоже? Думаю, что все мы думали о Мартине как о герое, вернувшемся с войны. Да, мы слушали его, как слушают друзья и родственники рассказы солдата, приехавшего с фронта на побывку. Мы были нисколько не склонны к критике и воспринимали на веру его повествование. Это была его сказка, похожая на солдатскую бывальщину, которую и рассказывают-то только для того, чтобы удивить слушателей. Но должен признать, что я не долго пребывал в эйфории. Скоро мне стало казаться, что выздоровление Мартина было неполным. Касаясь Сарториуса, он говорил о нем без малейшего гнева или горечи. Он вообще произносил слова с какой-то мирной значительностью, снижая накал своих чувств и страстей. Я не знаю, можно ли объяснить это его физическим состоянием. Но его характер явно изменился. Его нетерпение, его страдающий взгляд на мир куда-то испарились. Он стал мягче и самокритичнее. Он был от всего сердца благодарен. Всем нам. Он стал способен кого-то одобрять! Да простит меня Бог, но в ту минуту я понял, что писатель в нем погиб безвозвратно.

Глава двадцать первая

— Я понимал, что путь к отцу знает только Юстас Симмонс, — рассказывал нам Мартин. — Я знал, что в прошлом Симмонс был связан с моряками. Мне пришлось пройти по всей Уэст-стрит, обойти береговую батарею, заглянуть на Саут-стрит. Я заходил во все матросские кабаки, прошел все портовые танцплощадки, но нигде не нашел следов Юстаса. Потом мне пришло в голову, что в отсутствие моего отца Симмонс должен представлять его интересы в городских учреждениях. Сложившаяся ситуация и связь с отцом открыли перед ним двери высокопоставленных воров.

Однажды вечером мне принесли задание от «Тэтлер» — присутствовать в Астор-хаус, где босс Твид и его присные давали торжественный обед в честь одного из заправил Таммани-Холл, руководившего Нью-Йоркской таможней. Все приглашенные носили в петлице эмблему — эмалированная голова тигра с ярко-красными рубинами вместо глаз. На столе танцевала молоденькая девушка в подпоясанной прозрачной рубашке. У ее ног, с видом знатока, следя за каждым движением танцовщицы, сидел не кто иной, как Юстас Симмонс. Я не видел его много лет, но узнал моментально, с первого взгляда. Он походил на труп. Хотя он был одет довольно хорошо, но одежда и вид его был какими-то взъерошенными. Он сидел, развалившись в кресле. Приглушенный свет не мог скрыть его потасканное лицо, покрытое безобразными морщинами и изрытое оспинами. Под глазами виднелись темные, набрякшие мешки. Волосы напоминали проволоку и были совершенно седыми. Он скрывал лысину и зачесывал волосы с обоих боков наверх — от уха до уха. И вообще вид он имел довольно мерзкий и грязный.

  72