Особенно,... 
90 
– Сейчас это не имеет никакого значения. Главное – доставить тебя к священнику, и как можно скорее. Подробности мы можем обсудить позднее. Ты выдержишь поездку?
Пэйс сомневался, что сама Дора весит больше ста фунтов. Ребенок, наверное, прибавляет еще двадцать дополнительного бремени. Как она может носить такой груз: Но на вид она словно невесомая птичка, готовая расправить крылья, задумавшаяся над его вопросом.
– Я не хочу выходить замуж, – ответила она резко. – Не хочу становиться собственностью мужа.
Пэйс растерянно уставился на Дору, он не понимал, о чем та говорит. Она может родить каждую минуту. Он буквально видел, как ребенок шевелится в ее чреве. Какое, черт возьми, ко всему этому имеет отношение собственность? Он сейчас перекинет ее через плечо и помчит к священнику, если она не перестанет болтать чепуху. Наверное, это из-за беременности. Пэйс порыскал в своем адвокатском мозгу, отчаянно пытаясь найти какие-то разумные аргументы.
– Ты уже принадлежишь мне, – ответил он так же резко. – Ты что думаешь, я теперь позволю другому мужчине дотронуться до тебя? И пока ты здесь, в пределах досягаемости, ничего не изменится. И ты уже обещала, что не станешь отнимать у меня ребенка. Таким образом, если ты сама не бросишь его и не уедешь, придется иметь дело со мной. Ты, Дора, уже моя жена, только пока не носишь моего имени. И всякие легальные выражения не смогут ничего изменить между нами.
Он видел, как в глазах ее блеснул страх, словно у плененной лани. Но и одного этого короткого проблеск было достаточно, чтобы надорвать ему сердце. Потом ее взгляд выразил холодное согласие с логикой его доказательств. Он закрыл глаза и вздохнул с облегчением, подавив собственные сомнения, когда она, наконец, ответила:
– Я могу поехать. Мы должны взять повозку. Лошадей для экипажа больше нет.
Он выругался, и Дора, вздрогнув, отшатнулась. Взяв корзину с яйцами, она повернулась, чтобы уйти, когда он, как бы извиняясь, схватил ее за руку.
– Прости. Я слишком долго был в мужском обществе. Мой Рыцарь может ходить в упряжке, и я его сейчас запрягу. Тогда можно будет взять коляску. У нее есть, по крайней мере, рессоры. Не хочу, чтобы тебя растрясло. Она удивилась тому, как он беспокоится.
– Но я не яичная скорлупка. И не так уж легко меня разбить. Не хочешь, чтобы я погладила твою одежду, прежде чем мы поедем?
– Нет, пусть это сделают проклятые слуги, – сказал он и понял, что слуг больше не осталось.
Из хижин больше не доносилось песен, не слышалось смеха из кухни, никто не окликал из верхних окошек лошадей, бездельничающих внизу. Теперь он понял, почему табачная плантация еще не вспахана. Пэйс сжал челюсти, с губ рвались еще с десяток вопросов, и покачал головой: – Найду что-нибудь подходящее у себя в комнате, ты тоже переоденься и сбрось этот фартук. Человек женится, как правило, один раз. Мы должны совершить о подобающим образом.
Словно они до этого всегда поступали подобающим образом, подумал Пэйс, помогая Доре подняться в коляску. Он, наконец, подсчитал, что она уже семь месяцев как беременна. Их поженит незнакомый священник, в чужой церкви, не будет никого из родных и друзей. Да, это не такая свадьба, о которой он когда-то мечтал, но при сложившихся обстоятельствах выбирать не из чего.
Дора убрала свои локоны под кружевной чепец, сняв совсем скрывающий волосы капор. Пэйс нехотя согласился с этим нововведением, тем более что на мартовском ветру волосы, если их не прикрыть, будут в беспорядке. Она надела чистое платье, не такое поношенное, как первое, и он понял без слов, что лучшего у нее нет. Да к тому же ей и трудно подобрать что-нибудь по фигуре. Да и к чему сейчас говорить об этом. Он обследовал отцовский скудный запас и раздобыл всего несколько долларов, – тратить на новую одежду не из чего.
Когда он сел рядом, Дора молча подала ему золотое кольцо. Он взглянул на ее бесстрастное лицо и так же молча опустил кольцо в карман сюртука. Пэйс никому никогда не давал обещания жениться, но кольцо почти подразумевало обещание. Что ж, теперь он его выполнит. И сумеет как-то позаботиться о ней. Правда, как – он еще не знал.
По дороге они мало разговаривали. Несмотря на облака, солнце все же ухитрялось светить, хотя ветер был порывистым и холодным. Дора дрожала в своем плаще, и Пэйс проклинал себя за неспособность защитить ее даже от непогоды. О чем сейчас думает Дора, ему знать не хотелось, и он был благодарен ей за молчание. Наверное, она бы предпочла выйти замуж в своей собственной, квакерской церкви с ее странным ритуалом. Пэйс уже понимал, что квакеры не примут его в свою общину и не признают брак действительным, но Дора об этом ни словом не обмолвилась. Самому ему в голову приходили сейчас только извинения, но они сейчас были ни к чему. Даже если Дора и сама этого желала, он уложил ее в постель, не думая о последствиях. Он был опытным мужчиной. Она не имела никакого опыта. Черт возьми, она, наверное, и понятия не имела, что в таких случаях бывает. Вся эта интрижка целиком на его совести. Пэйс старался не думать о том унизительном стыде, который ей приходилось терпеть все эти месяцы по его вине, и она бы продолжала терпеть, если бы его, пьяного, не погрузили в поезд, идущий в Кентукки. Теперь-то он понимал, что могло быть в ее не прочитанном им письме. Никакие извинения не смогут искупить его поступка. И он целиком признавал свою вину. Теперь он возьмет ответственность на себя и частично исправит содеянное зло.
90 
