Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
74 
— Не пойду я на это, Мэдж, — сказал я.
— Ты с ума сошел! Но почему, Джейк, почему?
— Я и сам не вполне понимаю. Знаю только, что для меня это была бы смерть.
Мэдж подошла ко мне ближе. Глаза у нее были твердые, как агат.
— Но ведь это настоящая жизнь, Джейк, — сказала она. — Хватит тебе витать в облаках, проснись! — И она больно ударила меня по губам. Я отпрянул. Минуту она выдерживала мой взгляд, и в глазах ее медленно собирались слезы. Потом я принял ее в объятия. — Джейк, не бросай меня, — проговорила она мне в плечо.
Я повел ее к дивану. Я был полон спокойствия и решимости. Опустившись на колени, я взял обеими руками ее голову, отбросил волосы со лба. Ее лицо поднялось ко мне, как примятый цветок.
— Джейк, — сказала Мэдж, — мне нужно, чтобы ты был со мной. Для этого все и делалось. Понимаешь?
Я кивнул. Провел рукой по ее гладким волосам и дальше, по теплой шее.
— Джейк, скажи что-нибудь!
— Не могу я на это пойти, — сказал я. Она, Мэдж, запущена на орбиту, и кто знает, какую параболу ей предстоит описать, прежде чем она вернется на землю. Я ничем не мог ей помочь. — Я ничем не могу тебе помочь, — сказал я.
— Ты мог бы просто быть рядом. Больше ничего и не нужно.
Я покачал головой.
— Послушай, Мэдж. Я постараюсь объяснить. Я мог бы сказать тебе, что слишком тебя люблю, а потому не могу стоять в сторонке, пока ты спишь с мужчинами, которые помогают тебе стать звездой. Но это была бы неправда. Если бы я любил тебя больше, мне, возможно, именно этого бы и хотелось. Все дело в том, что я должен жить своей, а не чужой жизнью, а моя жизнь лежит совсем в другой стороне.
Мэдж взглянула на меня сквозь настоящие слезы. Она сделала последнюю ставку.
— Если это из-за Анны, ты же знаешь, я не против. То есть я, конечно, против, но это неважно. Я просто хочу, чтобы ты был рядом.
— Ничего не выйдет, Мэдж. — Я поднялся. Сейчас я нежно ее любил. Через несколько минут я уже сбегал вниз по лестнице.
Глава 15
Я пересек улицу и, как слепой, направился к Сене. Я налетал на прохожих, несколько раз чуть не угодил под машину. Ноги у меня дрожали. Дойдя до Сены, я присел на скамью и снял пиджак. Оказалось, что рубашка вся промокла от пота. Я расстегнул ворот, провел руками по груди и под мышками. Я не отдавал себе отчета в своем поступке, знал только, что сделал что-то значительное — вроде как совершил убийство в пьяном виде. Я посидел, глядя по сторонам, и Париж постепенно успокоился, как отражение в воде, которое перестает колыхаться, когда улягутся волны. Наконец оно стало гладким как стекло. Так что же я сделал?
Отказался от суммы, составляющей — если предположить, что меня продержали бы полгода, прежде чем выгнать, — примерно тысячу двести фунтов. Отказался от легкого перехода из мира перманентного безденежья в мир постоянных денег. А что я получу взамен? Ничего. Сейчас мой поступок казался мне совершенно бессмысленным. Тогда, у Мэдж, я как будто понимал, почему не могу поступить иначе. Теперь же, хоть убей, не мог бы этого объяснить. Я встал и побрел по железному мосту. Часы на здании Французской Академии показывали десять минут первого. Я шел, и мне открывалась великая истина: на свете нет ничего важнее денег. Как я не понимал этого раньше? Мэдж права — это и есть настоящая жизнь. Это — «единое на потребу»; а я их отвергнул. Я чувствовал себя Иудой.
Я остановился поглядеть на Париж. Увидел его мягкие краски, четкие, но неяркие в лучах июльского солнца. Рыболовы удили рыбу, фланеры фланировали, на ступенях, спускающихся к Сене, лаяли собаки, которых уговаривали искупаться. Почему-то люди обожают смотреть, как их собаки купаются. Из-за зеленых деревьев поднимались башни Нотр-Дам, нежные, как любовники, поднимающиеся с травы. «Париж», — произнес я вслух. Вот и опять что-то ускользнуло у меня между пальцев. Только теперь я отлично знал, что именно. Деньги. Средоточие жизни. Отвергать жизнь — единственное подлинное преступление. Я мечтатель, преступник. Я в отчаянии заломил руки.
Подходя к левому берегу, я почувствовал страшную жажду и в ту же секунду сообразил, что у меня почти нет при себе денег. Уезжая из Лондона, я сунул в карман какую-то мелочь, оставшуюся от последней поездки. Я думал занять денег у Мэдж, но, обладая хотя бы каплей эстетического чувства, не станешь занимать пять тысяч франков у человека, от которого только что отказался принять тысячу двести фунтов. К тому же я просто забыл об этом. Я выругался. До самого бульвара Сен-Жермен я прикидывал, как мне быть. А потом ощутил другую потребность, столь же дорогостоящую, — поделиться с кем-нибудь своим горем. Я сопоставил эти потребности со своими финансами и одну с другой. Перевесила вторая. Я пошел в почтовое отделение на углу Дюфур и отправил господам Гелману и О'Финни телеграмму: «Наотрез отказался принять сумму минимум тысячу двести фунтов Джейк». Потом я пошел в «Белую королеву» и заказал перно — это хоть и не самый дешевый аперитив, но с самым высоким содержанием алкоголя. Мне стало немножко легче.
74 
