75 
Там я просидел долго. Сначала я упорно думал о тех деньгах. Я рассматривал их со всех точек зрения. Менял их на франки. На доллары. Переводил из одной европейской столицы в другую. Как скряга, помещал их под высокие проценты. Бесшабашно тратил на самые дорогие вина и самых дорогих женщин. Я купил «Астон Мартин» последней марки. Снял квартиру окнами на Хайд-парк и увешал ее стены картинами «маленьких голландцев». Я возлежал на полосатой тахте возле бледно-зеленого телефона, а магнаты кино слали мне по проводам лесть, мольбы и восхваления. Очаровательная кинозвезда, кумир трех континентов, лежавшая у моих ног, как пантера, наливала мне второй бокал шампанского. «Это Г.К., - тихо говорю я ей, прикрыв трубку ладонью, — вот надоел!» Я беру со стола орхидею и бросаю ей; и когда она, обвив меня своими гибкими руками, начинает приподниматься, чтобы лечь рядом со мной, я отвечаю Г.К., что у меня совещание и пусть договорится с моим секретарем — дня через два-три я буду рад с ним встретиться.
Наскучив этой игрой, я стал думать о Мэдж и о том, кто же это поселил ее в отеле «Принц Клевский» и невидимо присутствовал при нашем свидании. Может, тот самый человек, что владел в Индокитае пароходами или чем-то там еще? Я представил его себе. Седой и грузный, овеян всеми ветрами, обожжен тропическим солнцем, ум и властность написаны на лице — лице старого француза, немало повидавшего на своем веку. Он мне понравился. Перед его богатством бледнеют мечты любого стяжателя. Годы, минувшие с тех пор, как он со страстью гонялся за деньгами, уже исчисляются десятками. Теперь деньги ему больше не нужны: он любил их, боролся за них, ради них страдал и заставлял страдать других; купался в них так долго, что они залили ему золотом и глаза и мозг; и, наконец, устал от них и стал разбрасывать, состояние за состоянием. Но деньги не покидают человека, который много ради них перенес. И он смирился. Теперь он живет с ними, как с состарившейся женой. Он возвратился во Францию, утомленный и ко всему равнодушный — ведь он удовлетворил все свои желания и убедился, что удовлетворение всегда одинаково преходяще. Вяло и безразлично он будет наблюдать, как организуется его кинокомпания, будет участвовать в пьесе, где все актеры, кроме него, сходят с ума от одного запаха денег.
А может быть, покровитель Мэдж — какой-нибудь ловкий делец-англичанин: человек средних лет, с богатым опытом в области кино. Скажем, не добившийся успеха режиссер, решивший применить свой талант в кинопромышленности и большими деньгами вознаграждающий себя за утрату прекрасной мечты, которая все равно будет преследовать его до могилы, так что он всякий раз будет злиться, присутствуя на съемках и видя, как другие мучаются над проблемами, что вдохновляли его в двадцать пять лет, а в тридцать заставляли проводить бессонные ночи и наконец довели до отчаяния. Где познакомилась с ним Мэдж? Возможно, на одной из тех вечеринок у «киношников», о которых упоминал Сэмми в тот день, когда советовал мне «не спускать с них глаз — не то пиши пропало».
А может быть — эта сокрушительная мысль родилась только сейчас, — может быть, приятель Мэдж не кто иной, как Жан-Пьер? Думать об этом было противно, но притворяться, что это невозможно, не имело смысла. Сам я не знакомил Мэдж с Жан-Пьером, несмотря на ее неоднократные просьбы. Я инстинктивно опасался последствий. Для некоторых англичанок всякий француз, так сказать ex officio[16] окружен романтическим ореолом, и я, очевидно, подозревал, что Мэдж принадлежит к их числу. Однако Мэдж могла познакомиться с Жан-Пьером и без моего ведома. Я вспомнил, что в разговоре со мной она называла его просто по имени; и хотя она могла перенять это от меня или от своих теперешних знакомых, не исключено, что она в самом деле избрала Жан-Пьера на роль своего благодетеля. По моим представлениям на роль сердцееда он не подходит, но у женщин странные вкусы.
Я еще повертел эту мысль в голове, а потом отставил. Из трех моих гипотез самой вероятной, безусловно, была вторая. А еще через некоторое время я почувствовал, что все это мне вообще безразлично. Одна рюмка перно немного оживила меня, вторая оживила еще больше. Над моим умственным ландшафтом проглянуло солнце, и сноп лучей озарил наконец истинный облик того, что побудило меня принять такое, казалось бы, бессмысленное решение. Не в том суть, что я не желал проникать в мир, где жила Мэдж, и участвовать в ее игре. Я уже успел так засорить свою жизнь компромиссами и полуправдами, что мог бы и дальше идти по этой дорожке. Извилистые ущелья лжи издавна меня отпугивают, и все же я то и дело в них вступаю, возможно потому, что смотрю на них как на короткие дефиле, снова выводящие на солнце, хотя это, вероятно, и есть единственная непоправимая ложь. Меня не прельщала роль пажа, которую предназначила мне Мэдж, но и это я мог бы стерпеть, потому что искренне симпатизировал Мэдж, а также из-за финансовой выгоды — если б на карту не было поставлено ничего другого. Я сказал Мэдж, что дело не в Анне, и, кажется, это была правда. К чему меня обяжут или не обяжут отношения с Анной — это еще было неизвестно. Тут я все предоставил судьбе. Если Анна достаточно сильна для того, чтобы притянуть меня к себе через все препятствия, значит, так тому и быть и в конце концов препятствия будут преодолены. А пока Мэдж не на что жаловаться. Нет, суть не в том.
75 
