Особенно,... 
108 
«Отлично сказано, Гай Марий!» – подумал Друз и захлопал. Он был не одинок. Однако большинство встретило речь неодобрительно. Из-за дверей послышался ропот, свидетельствовавший о том, что и другие слушатели не больно склонны соглашаться с Марием.
Поднялся Марк Эмилий Скавр.
– Могу я взять слово?
– Можешь, принцепс сената, – кивнул Красс Оратор.
Скавр и Гай Марий были однолетками, однако первого, хотя он и не имел асимметрии в чертах лица, уже никак нельзя было назвать моложавым. Лицо его избороздили глубокие морщины, даже лысина его казалась сморщенной. Только его чудесные зеленые глаза были молоды: взгляд его был по-прежнему пронзителен и зорок и свидетельствовал о незаурядном уме. Сегодня он не собирался прибегать к прославившему его и давшему пищу для бесчисленных анекдотов чувству юмора; даже уголки его рта сегодня поникли. Он тоже прошелся до дверей, но там, в отличие от Мария, отвернулся от сенаторов и воззрился на толпу за пределами зала.
– Отцы-основатели! Я – ваш принцепс, подтвержденный в этом статусе действующими цензорами. Я пользуюсь этим статусом с того года, когда был консулом, то есть уже двадцать лет. Я – консулар, побывавший в цензорах. Я предводительствовал армиями и заключал договоры с врагами, а также с теми, кто просился нам в друзья. Я – патриций из рода Эмилиев. Однако гораздо важнее всех этих немаловажных заслуг то, что я просто римлянин!
Для меня непривычно соглашаться с Гаем Марием, назвавшим себя италиком. Но позвольте повторить вам то, что вы услыхали в начале его выступления. Такое ли это преступление – возжелать стать римлянином? Возжелать влиться в народ, который правит всем значимым миром? Народ, которому по плечу помыкать царями? Подобно Гаю Марию, я повторю, что хотеть стать римлянином – не преступление. Наше расхождение заключается в том, где мы ставим ударение. Хотеть – не преступление. Иное – сделать. Я не позволю, чтобы слушатели угодили в поставленную Гаем Марием ловушку. Мы собрались сегодня не для того, чтобы сострадать тем, кто не имеет желаемого. Наша сегодняшняя цель – не жонглирование идеалами, мечтами, стремлениями. Мы имеем дело с реальностью – противозаконной узурпацией римского гражданства десятками тысяч людей, не являющимися римлянами и, следовательно, не имеющими права объявлять себя таковыми. Хотят ли они быть римлянами – неважно. Важно то, что десятки тысяч совершили серьезное преступление, и мы, стоящие на страже римского наследия, не можем отнестись к этому тяжкому преступлению как к чему-то малозначительному, за что достаточно просто шлепнуть по рукам.
Теперь Скавр обращался к сенату:
– Отцы-основатели! Я, принцепс сената, будучи истинным римлянином, призываю вас поддержать предлагаемый законопроект, пользуясь всей полнотой имеющейся у вас власти. С италийской страстью к римскому статусу должно быть покончено раз и навсегда. Lex Licinia Mucia должен подразумевать суровейшее наказание! Более того, я полагал бы, что нам следует принять оба предложения Гая Мария, внеся в законопроект соответствующие поправки. Согласно первой, сведения, помогающие выявить лжеримлянина, должны вознаграждаться – скажем, четырьмя тысячами сестерций, то есть десятой долей от суммы штрафа. Казна останется в неприкосновенности, нарушитель сам за все расплатится. Вторая поправка должна гласить, что все судебные комиссии охраняются вооруженными отрядами. Деньги на оплату людей, временно используемых в этих отрядах, также должны браться из штрафных сумм. Я искренне благодарю Гая Мария за его предложения.
Никто так и не узнал, собирался ли Скавр закончить на этом свое выступление, поскольку его прервал крик вскочившего на ноги Публия Рутилия Руфа:
– Дайте мне слово! Я должен говорить! Утомленный Скавр поспешил сесть.
– Старина Скавр отжил свое, – делился впечатлениями с соседями по обеим сторонам Луций Марций Филипп.
– Раньше он не позволял себе вставлять в свою речь предложения из чужой.
– А мне нечем ему возразить, – отозвался сосед слева, Луций Семпроний Азелион.
– Нет, он устарел, – настаивал Филипп.
– Тасе, Луций Марций! – шикнул на болтуна Марк Геренний, сосед справа. – Дай послушать Публия Рутилия!
– Еще наслушаешься! – огрызнулся Филипп, но все-таки умолк.
Публий Рутилий Руф не стал расхаживать по залу, а остался рядом со своим раскладным стульчиком.
– Сенаторы, квириты, слушающие у дверей, умоляю, внемлите мне! – Он пожал плечами и скорчил удрученную мину. – Я не больно доверяю вашему здравому смыслу, поэтому не питаю надежды, что мне удастся убедить вас не разделять мнение Марка Эмилия, каковое является сегодня мнением большинства. Однако я скажу то, что должно здесь прозвучать и быть услышанным, поскольку ближайшее же будущее докажет мою правоту – в этом я могу вас заверить.
108 
