Особенно,... 
21 
О Белла несравненная моя, Не устаю в блаженстве вспоминать я Тот берег, где, дыханье затая, Передо мной раскрыла ты объятья. Мне чтенье скрашивало бег минут, Мечтать любил я, беды забывая, И тешили меня упорный труд, Пир дружеский и чаша круговая. Я радость знал у моря, у пруда И у ручья, журчащего приманно, Но не был я счастливей никогда, Чем у мемориального фонтана.
Другие стихотворения из тех, что я во множестве ей посылал, были такого же качества и так же быстро сочинены; кончались они все более и более настойчивыми просьбами об ответе. Привожу дословно единственный ответ, который я наконец получил. Я был в восторге, увидев пухлый конверт, содержащий чуть не дюжину страниц почтовой бумаги. Однако буквы, которые она выводила, оказались такой громадной величины, что на странице умещалось всего несколько слов, хотя, подобно древним евреям или вавилонянам, она экономила место, отбрасывая гласные:
МЛЙ СВЧК!
ТК Т Т МН МНГГ Н ДБШС. СЛВ ЧТ-Т ДЛ МН ЗНЧТ ТЛК КГД Я X СЛШ Л ГВР. ТВ ПСМ ЧН ПХЖ Н ЛБВН ПСМ ДРГХ МЖЧН, СБНН ДНКН ПРРНГ.
ТВ БЛЛ БКСТР.
Проговорив эти письмена вслух, я постепенно уяснил себе их смысл, за исключением ДНКН ПРРНГ, и то, что я понял, раздосадовало и встревожило меня, потому что единственным словом, дававшим хоть какую-то пищу моим надеждам, было третье от конца, утверждавшее, что Белла моя. Разумеется, это обычный условный оборот, который сплошь и рядом встречается в деловых письмах, но в Белле не было абсолютно ничего условного и делового. Как бы то ни было, я решил нарушить слово, данное мной Бакстеру, и повидать ее как можно скорее. Когда вечером я выходил из Королевской лечебницы, собираясь осуществить это намерение, меня окликнула экономка Бакстера миссис Динвидди, поджидавшая меня в кебе у ворот. Она подала мне записку и попросила прочитать ее сразу: Дорогой Свичнет!
Я был просто безумен, когда разлучил тебя с Беллой. Приезжай сейчас же. Нечаянно я нанес страшный удар нам троим сразу. Ты один можешь еще нас спасти, если приедешь сегодня же, немедленно, до захода солнца.
Твой несчастный и, поверь, искренне раскаивающийся друг
Боглоу Биши Бакстер.
Я вскочил в кеб, примчался на Парк-серкес и кинулся в гостиную с криком:
— Что случилось? Где она?
— Наверху, в своей спальне, — ответил Бакстер, — и не больна, и совершенно счастлива. Сохраняй спокойствие, Свичнет. Выслушай от меня всю эту жуткую историю прежде, чем попытаешься ее отговорить. Если хочешь пить, я дам тебе стакан овощного сока. Портвейн исключается.
Я сел и воззрился на него. Он сказал:
— Она собирается удрать с Данканом Паррингом.
— Кто это?
— Хуже не придумаешь: гладкий, красивый, хорошо воспитанный, вкрадчивый, беспринципный, развратный адвокат, который до прошлой недели соблазнял исключительно служанок. Слишком ленив, чтобы жить честным трудом. Да и незачем ему особенно трудиться — он получил наследство от любящей престарелой тетушки. Добывает деньги на азартные игры и низкое распутство, запрашивая немыслимые гонорары за сомнительные услуги на грани законности. Белла теперь любит его, а не тебя, Свичнет.
— Но как они встретились?
— Наутро после вашей помолвки я решил завещать ей все, что у меня есть. Я пошел к весьма почтенному пожилому адвокату, старому другу моего отца. Когда он спросил меня, в каком именно родстве состоим мы с Белл, я вдруг замялся, поскольку заподозрил, не будучи, правда, в этом уверенным, что он слишком много знает о клане Бакстеров, чтобы поверить истории, которую я рассказывал слугам. Я покраснел, забормотал невнятицу, а потом, разыграв праведный гнев, которого не чувствовал, заявил, что плачу за его услуги и не вижу причин отвечать на не идущие к делу вопросы, бросающие к тому же тень на мою порядочность. Если бы только эти слова остались несказанными! Но я был тогда сам не свой. Он ледяным тоном ответил, что задал вопрос для того лишь, чтобы убедиться, что мое завещание не может быть оспорено каким-либо иным родственником сэра Колина; что он ведет дела семьи Бакстеров на протяжении почти трех поколений; что, если я ему не доверяю, могу приискать себе другого адвоката. Меня так и подмывало, Свичнет, выложить честному старику всю правду, но тогда он бы счел меня сумасшедшим. Я извинился и вышел.
Я почувствовал, что секретарь, который провожал меня к выходу, подслушивал наш разговор: встречая меня, он вел себя гораздо более подобострастно, чем теперь. Я остановился в коридоре и как бы невзначай достал из кармана соверен. Я сказал, что его начальник слишком занят, чтобы выполнить необходимую мне работу, — может ли он порекомендовать кого-нибудь еще? Он шепнул мне фамилию и адрес адвоката, который принимает в своем доме в южной части города. Я дал подлецу на чай, взял кеб и поехал туда. Увы, Парринг был на месте. Я объяснил ему, что мне нужно, и добавил, что приплачу за срочность. Он не задал никаких лишних вопросов. Этого-то я и хотел. Мне понравились его наружность и обходительные манеры, и я не почувствовал черноту его грязной души.
21 
