Особенно,... 
32 
— Бедный Парень, ты слишком резво начал!-сказала она. — Никаких больше казино и кабаре! Отныне я становлюсь твоим врачом и предписываю полный покой, кроме тех часов, когда мы вместе в уютном гнездышке, как сейчас.
С тех пор до самого дня моего спасения я был тряпичной куклой, безвольной игрушкой в ее руках. Но лежа в постели сколько возможно в течение дня, я в конце концов стал потихоньку восстанавливать силы.
И я продолжал считать ее добрым созданием! Ну, хохочите же! ХОХОЧИТЕ!! ХОХОЧИТЕ!!! Да, да, проклятый Бакстер, пусть от неудержимого хохота лопнут Ваши проклятые бока! Я по-прежнему верил в доброту моего ангела-изверга! Когда она своей рукой приподнимала мне голову, чтобы покормить меня с ложечки, слезы благодарности катились по моим щекам. Когда в портах, где мы швартовались, она вела меня в английские банки, говорила служащим, что ее бедняжка не совсем здоров, и водила моей рукой, подписывая чек или почтовый перевод, слезы благодарности катились по моим щекам. Как-то ясным, синим, сверкающим днем мы полулежали бок о бок и рука в руке на папу бе в шезлонгах и неслись через Босфор — по левому борту от нас расстилалась вся Азия, по правому вся Европа, или наоборот.
— Ты только в одном хорош, Парень, — сказала она глубокомысленно, — но в этом ты уж действительно хорош, настоящий гранд монарх вельможа император лорд-главный-канцлер превосходительство президент патрон провост босс и чемпион.
Слезы благодарности катились по моим щекам. Я был настолько слаб и принижен, что без всякой надежды продолжал умолять ее выйти за меня замуж:. Даже произошедшее в Гибралтаре не открыло мне глаза.
Мы сошли на берег, чтобы продать мои акции «Шотландских вдов и сирот"* — сделка, спешить с которой не следовало. Управляющий банком, помнится, спросил меня настоятельным тоном, от которого у меня заболела голова:
— Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, мистер Парринг? Я посмотрел на Беллу, которая сказала только:
— Нам нужны деньги, Парень, и не нам одним.
Я подписал бумагу. Мы вышли из банка, и она повела меня через сады Аламеды к Южному бастиону, где была наша гостиница. Вдруг перед Беллой выросла дородная, представительная, хорошо одетая дама и сказала:
— Какая удивительная встреча, леди Коллингтон, давно ли вы здесь? Почему сразу нас не навестили? Вы меня помните? Мы познакомились четыре года назад в Коузе, на яхте принца Уэльского.
— Чудесно! — воскликнула Белла. — Но я привыкла, что меня зовут Белла Бакстер, если только я не с моим Паррингом.
— Однако… ведь вы, несомненно, супруга генерала Коллингтона, который был тогда в Коузе?
— Надеюсь, что так! Хотя Бог говорит, что четыре года назад я была в Южной Америке. Что же такое мой муж:? Он красивее, чем все эти унылые Парни? Выше ростом? Сильнее? Богаче?
— Это какая-то ошибка, — промолвит дама сухо, — хотя и наружность, и голос поразительно схожи.
Поклонившись, она удалилась.
— Вчера я видела, как эта женщина катит в открытом экипаже, — произнесла Белла с задумчивым видом, — и кто-то сказал, что это жена старого адмирала, который правит этой большой гигантской Скалой. Ни один из моих вопросов она не удостоила ответа. Может быть, мне ее остановить и задать их снова? Неплохо бы иметь где-нибудь запасного военного мужа и еще одну фамилию вдобавок к той, что уже есть, да еще кататься на королевских яхтах.
Вот как я узнал, что моя Ужасная Возлюбленная не помнит ничего из своей жизни до катастрофы, после которой на ее голове под волосами появилась эта на удивление правильная трещина — ЕСЛИ ТОЛЬКО ЭТО ТРЕЩИНА, мистер Бакстер! ВЫ-то знаете, и Я ТЕПЕРЬ ЗНАЮ, что В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ…
— Бакстер, — простонал я, — неужели Парринг обо всем догадался?
— Парринг не догадался ни о чем путном, Свичнет. Его хлипкий рассудок так и не оправился после венецианского срыва. Слушай дальше.
ВЫ-то знаете, и Я ТЕПЕРЬ ЗНАЮ, что В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ это ведь-минская печать. Да! Женская разновидность каиновой печати, клеймящая ее носительницу как вампиршу, лемура, суккуба и нечистую тварь.
Пропускаю шесть страниц немыслимой околесицы и перехожу к предпоследней странице, где он описывает свой приезд с Беллой в Париж на ночном поезде. У них опять туго с деньгами, и они не хотят тратиться на кеб. Они идут по пустым еще улицам, встречая только громадные мусорные фургоны. Цвет неба молочносерый, воздух свеж, чирикают воробьи. Белл в восторге от всего, что она видит, хотя она несет весь их багаж — на каждом плече по тяжелому саквояжу. Парринг идет налегке. Физически он уже достаточно окреп, но боится признаться в этом Белле, чтобы (я цитирую) она вновь не выпила из меня всю мужскую силу. Слушай дальше.
32 
