Последние отзывы

  40  

Я говорил, сознавая, что делаю глупость, что совершенно немыслимо, чтобы начальник строительства, выступая на партийном бюро, не коснулся только что появившейся статьи в газете, статьи на самую животрепещущую для всех нас тему. Однако я увильнул. Кончив говорить, я впервые посмотрел в глаза Трифонову и прочел в них недоумение и осуждение.

Слово «статья» произнес Трифонов. Он не без ехидства спросил меня, читаю ли я городскую газету, и если да, то каково мое мнение о статье топарища Орлова. Я ответил, что газету читаю, статью видел, но полагал, что поскольку автором является член бюро и он присутствует здесь, то будет правильнее, если на эту тему будет говорить сам Орлов.

Что я еще мог сказать? Не мог же я заявить, что хотел дать Григорию время, хотел дать ему возможность по собственной инициативе, а не в порядке ответа на критику, осудить свою статью. До сих пор Григорий не использовал этой возможности. Мешало, видимо, его честолюбие. Я готов был поручиться, что это честолюбие не имеет ничего общего с карьеризмом. Просто в моем друге было что-то от актера: он любил быть в центре внимания, ему нужны были зрители. Ему нравилось быть «автором нашумевшей статьи». Но одно дело — покрасоваться в случайных разговорах на стройплощадке, другое — занять четкую позицию на заседании партийного бюро. Тогда, в разговоре со мной, Григорий согласился, что сделал ошибку… Теперь-то, на бюро, он, конечно, повторит это!

Выступление Григория оказалось для меня совершенно неожиданным. Признав, что некоторые фразы в статье, быть может, действительно звучат недостаточно четко, он заявил, однако, что в целом считает статью правильной. Я слушал, не веря своим ушам. «Что с ним? — думал я. — Неужели два дня дешевой популярности убедили Григория в том, что игра стоит свеч и статью есть смысл отстаивать?»

Заявление Орлова вызвало резкий отпор Трифонова. Я редко видел его в состоянии такой запальчивости. Он сказал, что считает статью двусмысленной, и затем — этого я уже никак не ожидал — старик сосредоточил весь огонь… на мне. Придравшись к тому, что я ни словом не коснулся статьи, Трифонов обвинил меня в политическом благодушии, обывательской терпимости и еще черт знает в чем.

Речь Трифонова глубоко обидела меня. Конечно, ему ничего не известно о моем разговоре с Орловым, о том, что я первым выложил Григорию все, что думаю о его статье. «И все же, — думал я, — Трифонов знает меня не первый день, мог бы все-таки выбирать выражения».

Поэтому я только возмущенно пожал плечами, когда старик, кончив свою речь, спросил, кто хочет говорить.

Слово взял член бюро Свиридов.

Я с тревогой ждал его выступления. Свиридов работал на укладке бетона. Нехватка цемента непосредственно отзывалась на его плане и, естественно, на заработке. Я боялся, что он присоединится к нападкам на меня. Не из-за этой статьи, нет: я предполагал, что Свиридов воспользуется случаем, чтобы покритиковать меня как руководителя, который не в состоянии обеспечить бетонщиков работой.

Свиридов был молод, но сух и неразговорчив. В свои двадцать семь — тридцать лет он казался человеком, много видевшим и пережившим. Собственно, так оно и было в действительности. Когда выбирали партийное бюро, Свиридов рассказал свою биографию. Его родители погибли во время войны. Он пристал к одной из проходящих частей Советской Армии, но по малолетству был отправлен в тыл, в детдом. Удрал оттуда, поступил на курсы бетонщиков, одновременно посещал школу рабочей молодежи. В комсомол он вступил еще в детдоме, а в партию — потом, на дальневосточном строительстве. К нам приехал по вербовке.

И вот теперь он стоял, тяжело опираясь о край стола.

— Почему товарищ Арефьев не рассказывает, как к нему чуринцы приходили? — задал вопрос Свиридов и умолк.

— Кто? — переспросил я.

— Чуринцы, — повторил Свиридов.

— Я не знаю, кого вы имеете в виду.

— Чурина и его друзей, — ответил Свиридов. — Я говорю о третьей бригаде бетонщиков. Большинство в ней бывшие уголовники. Они мутят народ. Приходили к вам. Точно?

— Да, — ответил я. — Жаловались, что снизилась зарплата.

— Зарплата уменьшилась и в моей бригаде! — резко сказал Свиридов. — Но мы не уйдем со стройки. Ни один настоящий рабочий не уйдет. Мы хотим, чтобы начальник строительства не миндальничал бы со шкурниками; работу им предлагали, они отказались. Всё.

Свиридов сел.

  40