— Значит, вы торько что вернурись с Фириппин? — спросил очередной японский чиновник.
— Нет, но оттуда только что вернулся мой чемодан! — рассердился Уоллингфорд.
— Ну, тогда все понятно! — радостно воскликнул чиновник — У них там собаки, которые наркотики вынюхивают, часто ходят на сумки пассажиров! — Патрику послышалось «сходят с ума от инжира», но смысл сказанного он уловил: филиппинские служебные собаки от души помочились на его одежду!
— Но почему они выбрали именно мой чемодан?!
— Этого мы не знаем, — сказал чиновник — Но так иногда сручается. Нужно же собаськам где-то пописать, не правда ри?
Совершенно обескураженный, Уоллингфорд рылся в чемодане, надеясь обнаружить хоть одну рубашку и брюки, от которых не слишком разит собачьей мочой. Затем весьма неохотно отослал остальную одежду в прачечную, заклиная приемщика не терять и не «красть не туда» хотя бы эту одежду, ибо она у него последняя.
— Так другая тоже не потерярась! — снова завопил японец. — Ее просто не туда порожири! (На этот раз он не прибавил даже «простите, сэр»!)
Сознавая, какой от него исходит аромат, Патрик без особой радости отправился на конференцию в одном такси с Эвелин Арбутнот и всю дорогу сидел, самым неприличным образом от нее отвернувшись.
— Вы вправе сердиться на меня, — мягко сказала Эвелин, — но вам не кажется, что вы ведете себя как ребенок? Ну что вы все время от меня отворачиваетесь? — И, подозрительно потянув носом, заглянула под сиденье, словно искала там спрятавшуюся собаку.
И тогда Уоллингфорд рассказал ей все: про женьшеневый массаж («эту пытку, которую мне устроили две японки, настоящие палачи!»), про несчастную шею, которую заклинило намертво, и про филиппинских собак, насквозь прописавших его чемодан с одеждой.
— Вас можно слушать часами! — воскликнула миссис Арбутнот, и Патрик, не оборачиваясь, представил себе ее насмешливую улыбку.
Ну, а затем последовало его выступление. Он зачитал свою речь, самым нелепым образом стоя в стороне от кафедры и поглядывая через левое плечо на свой обрубок, который видел куда лучше, чем текст выступления, написанный, кстати, весьма неразборчиво. А поскольку ему пришлось повернуться к залу левым боком, отсутствие у него левой руки особенно бросалось в глаза, и какой-то острослов написал даже, что Уоллингфорд «извлекает выгоду из недостающей конечности». (Западные журналисты эту «недостающую конечность» чаще называли «отсутствующей» или просто «культей».) Более великодушные японские журналисты, присутствовавшие на его выступлении — в основном мужчины, представители принимающей стороны, — назвали его, так сказать, левосторонний способ общения с аудиторией «провокационным» и «невероятно холодным».
Сама же речь была полным провалом. Деловые и целеустремленные женщины приехали в Токио обсуждать важные проблемы, а не слушать анекдоты какого-то захудалого конферансье.
— Так, значит, вы это писали в самолете? — спросила у Патрика после его бездарного выступления Эвелин Арбутнот. — Жаль, мы вчера не поужинали вместе. Ведь если б вы хоть случайно коснулись темы вашего выступления, я сумела бы направить ваше красноречие в нужное русло. Вы же срезались, как мальчишка!
И Уоллингфорд в очередной раз не нашел, что ответить этой удивительной женщине.
Стены зала, в котором он выступал, были облицованы ультрасовременными стальными панелями. И Эвелин Арбутнот, как ни странно, показалась Патрику точь-в-точь такой же — «сделанной из стали, в ультрасовременных светло-серых тонах».
Другие участницы конференции Патрика сторонились, и он догадывался, что дело не только в запахе собачьей мочи.
Даже его коллега, немецкая тележурналистка Барбара Фрай, разговаривать с ним не пожелала, хотя собратья по цеху, впервые увидев Уоллингфорда, обычно выражали ему соболезнования по поводу злосчастной истории со львом. Но прекрасная миссис Фрай ясно дала понять, что знакомиться с ним не имеет ни малейшего желания.
И только датская писательница Бодиль, Водил или Бодайль Йенсен смотрела на Патрика с сочувствием, таившимся в глубине ее живых зеленых глаз. Это была женщина хорошенькая, но какая-то растерянная и несчастная, словно кто-то из ее близких — может быть, любовник или муж — был убит или покончил с собой.
Уоллингфорд попытался подойти к миссис Йенсен, но миссис Арбутнот решительно оттерла его в сторону.