Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
88 
— Как её зовут?
— Сингапурскую девушку? Мари-Лора. Мари-Лора Обуайе. Но право же, Энн…
— У вас её снимок есть?
— Есть, но послушайте…
— А вы мне покажете?
— С собой его у меня нет! — Феликс перешел на крик. — Но я же вам сказал, что с этим покончено! — И добавил почти шепотом: — Простите!
Что я говорю? — подумала Энн. Понимает он, что я ревную? Она приложила руку ко лбу. Нельзя так срываться. Сказала как можно спокойнее:
— В самом деле, Феликс, поезжайте-ка вы домой. Я устала, и вы меня взбудоражили, и, наверно, я говорю глупости. Мы с вами старые друзья, и прогонять вас я не хочу, но удерживать вас тоже не хочу, если это можно понять как поощрение. Не сердитесь на меня.
— Я вас взбудоражил, — сказал он. — Я скотина. С вашего разрешения я, пожалуй, останусь в Англии. Наверно, мне нужно было ещё подождать, не говоря вам, что я жду. Но поверьте, никакого поощрения я в ваших словах не услышал. Я ни на что не надеюсь и не рассчитываю. Я только прошу: позвольте мне изредка видеть вас и немножко вам помогать. Служить вам — для меня радость, даже если это скоро кончится. Я хочу этой радости, и, мне кажется, моя любовь к вам дает мне на это право.
Они оба встали и церемонно стояли каждый возле своего кресла. Настало время прощаться. Энн чувствовала странную тяжесть в руках и ногах. Словно она ненадолго отлучалась из своего тела, а вернувшись, обнаружила, что оно тем временем жило своей жизнью, что оно изменилось. Может быть, в него на это время вселялся ангел? Она снова вздрогнула, точно от легкого прикосновения какого-то образа, какой-то мысли. Что это было? И вдруг поняла: то была давным-давно отлетевшая от неё мысль о счастье. Немудрено, что она её не узнала.
Феликс следом за ней направился к двери. На пороге они остановились и посмотрели друг на друга. Энн подумала совершенно отчетливо: Феликс считает, что мне потребуются годы, чтобы забыть Рэндла, чтобы быть готовой для новой любви. А я уже сейчас готова снова любить.
Не то чтобы она вдруг разлюбила Рэндла. Но она, конечно же, была способна, на минуту дав себе волю, влюбиться в Феликса. Она почувствовала неимоверную слабость в коленях. Вот, значит, как приходит любовь? А ведь эта любовь подготовлялась достаточно долго. Говорят, любовь окрыляет. А её тянет вниз, вниз… Она ухватилась за спинку ближайшего стула.
Феликс склонил голову, шагнул к двери, и ей стало мучительно ясно, что он уйдет, так и не поцеловав её.
Глава 26
Для Пенна Грэма поведение его английских родичей было загадкой. Дядя Рэндл открыто ушел к другой женщине, а все были спокойны и бодры, как будто ничего не случилось. Даже Миранда капризничала и дулась не больше обычного. Пенн знал, что, если бы его родители разошлись, он бы просто спятил.
В Сетон-Блейзе, куда они приехали в гости с Энн и Мирандой, все были налицо — Хамфри, Милдред и Феликс. Завтраком их накормили мировым, и прислуживал настоящий дворецкий, а потом все пошли гулять в каштановую рощу, которая тянулась между излучиной реки и озерком. Пенн шел один и глядел, как между стволами деревьев поблескивает голубая вода. День выдался безоблачный. Желто-зеленый свет овальными монетками падал на траву сквозь тихо колышущиеся ветки. Пенн страдал.
Первым чувством, которое он испытал, когда понял, что влюбился в Миранду, было своего рода удовлетворение. Вот и он, Пенн Грэм, заболел этой знаменитой болезнью, причем, как очень скоро выяснилось, в тяжелой, исключительно тяжелой форме. С тех пор он, казалось, прошел через все фазы любви, и диалектика его терзаний за несколько недель вобрала опыт всего человечества. Началось с огромного душевного подъема, с чистого, ничем не замутненного восторга просто оттого, что предмет его любви существует. Миранда есть, и никакой другой радости не надо. В тот вечер, лежа в постели, он вспоминал её несравненную красоту, её ум, остроумие, лукавое озорство и чудесную ребячливость, ещё скрывавшую, подобно покрывалу, всю прелесть молоденькой девушки. Перевернувшись на другой бок, он с блаженным стоном зарылся лицом в подушку и заснул от счастья.
Однако следующее утро, начавшись со столь же лучезарного пробуждения, постепенно привело его в состояние уже менее солипсическое. В то утро Пенн вступил в мир, как в райский сад. Он был новым человеком. Первым человеком. Мужчиной. И поскольку совершилось его обновление, он бессознательно подразумевал, что обновилась и Миранда, и шел к ней но лесу, где цвели розы и звучали «мелодии, что нежат слух и душу». Любовь словно наделила его магнетической силой, и он не сомневался, что раз он так любит Миранду, то сумеет, как магнит, притянуть её к себе. В чем именно выразится их соединение, было не так ясно, да он над этим и не задумывался. Он не гнал от себя проблему полового влечения, эта проблема для него просто не существовала. Образ Миранды вырастал, как огненный столп, из младенчески чистых контуров его новой жизни, и оба они пребывали в золотом тумане любви, поклонения и смутных желаний. И если он воображал себя сколько-нибудь отчетливо рядом с этой новой Мирандой, то ему виделось, что они рука об руку вечно бродят по какому-то усыпанному цветами, дивно-прекрасному лугу.
88 
