95 
Эминент мысленно отчитал себя. Это никуда не годится. Особенно – перед сложной процедурой, отягченной местом действия. С тех пор, как он утверждал необходимость постепенного разоблачения христианства, минуло полвека. Однако взгляды барона не претерпели изменений. Религия – обман, фикция. Милостыня для «нищих духом», как говорят сами церковники.
То, что намеревался совершить фон Книгге в Преображенском соборе, тянуло на вечную анафему. Однако Эминента это не смущало. А вдруг он нащупал «камешек», который сдвинет с места упрямую лавину изменений в Грядущем? Finis sanctificat media,[57] как говорят иезуиты.
Ури имел на этот счет особое мнение, но помалкивал.
В храме царила темень египетская. Лишь негасимые лампады горели парой огненных глаз, отбирая у мрака лики Спасителя и Богородицы. Остальные свечи погасил причетник два часа назад. Поздних гостей, чинно сидевших на скамье в углу, он не заметил, хотя трижды, шаркая, проходил мимо них.
Простейшее действие – отведение глаз – в храме потребовало от барона куда бóльших усилий, нежели обычно. Он не сомневался: с усопшим доведется попотеть. Особенно если покойник – князь Гагарин.
Эминент еще ни разу не поднимал Посвященного. Это вам не моряки-утопленники… Тело Ивана Алексеевича лучше не беспокоить, обратившись напрямую к духу – с соблюдением приличий и извинениями, как равный к равному.
То, что оба равных умерли, кто раньше, кто позже, – несущественно.
Чиркнув спичкой – к запахам воска и ладана добавилась едкая вонь фосфора, – фон Книгге запалил одну из купленных в лавке свечей. Зажечь ее от лампадки было бы опрометчиво – обряд мог пойти насмарку. Свечу он вручил Ури, и оба проследовали к правой абсиде, где на возвышении покоился закрытый гроб. Эминент не сомневался, кто лежит внутри. Крышку для этого поднимать не требовалось.
Как и для вызова духа усопшего.
Вскоре пять горящих свечей окружили гроб. Связывать их линиями пентаграммы барон счел излишним. Пентакль он создал мысленно, зафиксировав на «изнанке». Вонючие снадобья и амулеты – для восторженных неофитов. Это им пусть поют макбетовские ведьмы:
- – Пясть лягушки, глаз червяги,
- Шерсть ушана, зуб дворняги,
- Жало гада, клюв совенка,
- Хвост и лапки ящеренка —
- Для могущественных чар
- Нам дадут густой навар…
Он зажмурился, нащупывая средоточие. Посмертные эманации ощущались с трудом, на грани восприятия. Какие-то жалкие обрывки… Влияние собора? Или князь перед смертью принял меры предосторожности?
Вспомнилось прозрение, явившееся на приеме у Гагариных. Священник с кадилом, «малый вавилон», преграждающий путь к гробу… Нет, это случится позже, при отпевании. И хорошо, что позже, – он всегда пасовал перед «малым вавилоном». Должно быть, кто-то из московских масонов расстарается…
– Будь рядом, Ури.
– Мы рядом, – прогудело над ухом. – Мы просим не беспокоиться…
Со стороны могло показаться, что ничего не происходит. Эминент замер в трансе: глаза закрыты, руки разведены и обращены ладонями к гробу. В соборе царила тишина. Не слышно было даже дыхания двух людей. Мертвец звал дух мертвеца.
Тщетно!
Обитель духа пустовала. От эфирного тела остались клочья. Глубоко вздохнув, барон открыл глаза. В первый миг пламя свечей показалось ему нестерпимо ярким. При возвращении из тонкого мира так бывает.
Но что стряслось с князем Гагариным?
Ситуация имела только одно объяснение. Дух старого масона покинул тело, переселившись в новое – либо находится в поисках оного. В подобное верилось с трудом. Вот если бы речь шла об азиате… Увы, факты – упрямая вещь.
Эминент не привык отступать. Если дух исчез, что остается?
Правильно – тело.
– Ури, сними крышку.
С задачей великан справился играючи. Заскрипели гвозди, покидая твердое дерево. Под сводами заметалось разбуженное эхо. Крышка легла на пол, позади свечей. Ури не удержался, заглянул в гроб – и попятился, спеша из освещенного круга во тьму. Гагарин лежал в гробу, одет в парадный мундир сенатора, с орденской лентой через плечо. В чертах покойного чудилась укоризна: зачем? не тревожьте…
Это не остановило барона. Ладонь его легла на грудь Ивана Алексеевича. Тени в глазницах Гагарина сгустились – два угольных провала, ведущих в ад. В глубине зародилось слабое мерцание. Тени отступили; обозначились плотно закрытые веки. Они становились прозрачными, пока не превратились в подобие слюдяных пленок – «мигательной перепонки» змеи.
95 
