Особенно,... 
88 
Именно об этом месте она мечтала годами. Свободном от чужаков, с которыми она связана кровно и которых так ненавидела. Она была рада, что все кончилось. Лайонел узнает, что она любит его несмотря ни на что, а другие… На них ей плевать. Энн очень надеялась, что никогда больше не увидит своих родственников. По дороге на север она всерьез подумала о том, как сменить фамилию, но, оказавшись здесь, поняла, что это никого не интересует. Попадались ребята моложе ее, и она чувствовала себя так, будто вернулась к своим. Энн выглядела скромно: обыкновенная блондинка, не такая яркая, как Ванесса с бледно-золотистыми волосами, или как Вэл, огненно-рыжая, словно пламя. Близняшки не смогли бы раствориться в толпе, даже очень захотев. Но Энн знала: она затеряется где угодно. Она привыкла прятаться даже в собственном доме, никто не знал, когда она там, а когда нет. Она свыклась с извечным вопросом: «А где Энн?..»
– Хочешь есть, сестра? – Она повернулась и увидела худенькую девушку, замотанную в белую простыню, поверх которой накинута старая фиолетовая теплая куртка. Девушка улыбалась и протягивала ей кусок морковного пирога. Энн заподозрила, что в нем наркотик, но девушка заметила ее колебания. – Нет, он чистый. Ты новенькая?
– Ага.
Девушке было лет шестнадцать. Она жила здесь уже семь месяцев, приехав в конце мая из Филадельфии. Родители до сих пор не нашли ее. И хотя она видела объявление в газете, не имела ни малейшего желания возвращаться. По улицам бродил священник и предлагал помощь, например, связаться с родителями, если кто-то захочет. Но это прельщало немногих.
– Меня зовут Дафна. У тебя есть ночлег? Энн робко покачала головой.
– Пока нет.
– Найдется местечко на Уоллер. Живи сколько хочешь. Там надо будет помогать убирать, варить, когда тебе скажут.
В этом местечке было уже две вспышки гепатита, но Дафна не сказала об этом Энн. Внешне здесь было весьма мило. А крысы, вши, дети, умершие от большой дозы наркотика, – все это не обсуждалось с вновь прибывшими. Тем более что такое случается повсюду. Это было особенное время в истории человечества – время мира, любви, радости. Волна любви явилась протестом против бессмысленных смертей во Вьетнаме. Обитатели здешних мест находились вне времени, и смысл имело только то, чем жили они все, – любовь, мир, дружба.
Дафна нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и повела к дому на Уоллер-стрит.
Там проживали человек тридцать—сорок, одетых в индийские наряды всех цветов радуги, кое-кто был в залатанных джинсах, одеяниях с перьями и блестками. Энн почувствовала себя маленькой, простенькой птичкой в своих джинсах и старом коричневом свитере. Но девочка, встретившая ее на пороге, сразу предложила переодеться. И Энн вдруг обнаружила, что она уже в выцветшем розовом шелковом платье из дешевого магазина, сует ноги в резиновые сандалии, расплетает косу и вставляет в волосы два цветка. Она чувствовала себя одной из них. Все ели индийскую еду, кто-то испек хлеб; потом Энн несколько раз затянулась из чьей-то сигареты с марихуаной, улеглась на спальник, ощущая тепло и доброжелательность, исходящее от окружающих. Девушка поняла, что будет здесь счастлива. Прошла целая жизнь с тех пор, как она оставила родной дом на Беверли Хиллз, со злобными проповедями отца о Лайонеле… с непроходимой глупостью Грегори… эгоизмом близняшек и женщиной, которая называла себя ее матерью и никогда не понимала, что это такое. А теперь Энн здесь, в своем мире, на Уоллер-стрит, с новыми друзьями.
Когда через три дня после появления ее решили посвятить в члены секты, казалось, все так и должно быть, все правильно и хорошо. Это был акт любви, происходивший в комнате, заполненной воскурениями и благовониями; от очага шло тепло, и галлюцинации переносили Энн с небес в ад и обратно. Она поняла, что, проснувшись, станет другим человеком; ей так сказали раньше, когда она ела грибы, после чего дали маленькую таблетку ЛСД с кусочком сахара. Через какое-то время ее окружили духи-друзья, комната заполнилась людьми, которых она уже знала. Потом появились пауки, летучие мыши, отвратительные чудовища; но, когда она вдруг завыла, закричала, ее крепко взяли за руки, а когда тело начала терзать мучительная боль, ей стали петь песни и баюкать, как никогда не делала родная мать… и даже Лайонел.
Энн пересекла пустыню и оказалась в прекрасном лесу, полном эльфов; она чувствовала на себе их руки, и духи запели чудную песню. Теперь лица, склонившиеся над ней, ждали, когда она освободится от искушающего дьявола прошлой жизни… Энн поняла, что очистилась и теперь принадлежит им. Дьявольские духи убиты, вышли из нее, и она чиста… Ритуал можно было завершить… Ее осторожно раздевали, умащивали маслами, гладили нежную плоть… тело болело, но женщины так ласково массировали ее, готовя, медленно проникая в нее и что-то растягивая. Энн кричала, пыталась оттолкнуть их, но они шептали какие-то нежные слова, и она слышала тихую музыку…
88 
