– Ты учти, сучка, я тебя еще достану… Просто так, чтобы повеселиться. У меня муж в ФСБ работает, так что я тебя везде найду…
Реактивный грохот рвущегося в темный туннель поезда на несколько секунд полностью оглушает меня, и я застываю, как изображение на стоп-кадре. Но когда мир вокруг оживает и снова начинает двигаться, я обнаруживаю, что меня трясет так, как будто бешеный поезд все еще мчится мимо меня, распространяя волны страха и ненависти, делающие меня беспомощной. Я чувствую себя пластмассовой куклой с широко открытыми бессмысленными глазами, которые как будто удивляются тому, насколько огромным, разнообразным, жестоким и беспощадным может быть мир вокруг. Совсем некукольный мир вокруг глянцевого тельца, лишенного признаков пола. Живущие в этом мире недобрые дети могут с легкостью, просто ради развлечения, отвернуть кукле голову и выбросить эти жалкие остатки на помойку.
Мой кукольный мозг даже не вмещает того, что может сделать со мной Леночка Цепеш, ее муж-фээсбэшник и любой другой урод, которому почему-то кажется, что я живу лучше и счастливее его. Я бегу между двух тоннелей, по которым в разные стороны скользят, словно огромные адские черви, железные поезда. Они везут в своих утробах миллионы жадных и злых существ, питающихся друг другом. За что я попала в этот ад? Ведь я другая…
«Другая… Другая… Другая? Другая?» – стучит в моих висках растерянный вопрос. А другая ли? Чем я лучше Леночки и таких, как она? Тем, что прочитала несколько книг, которых не читали они? Тем, что принимаю душ два раза в день? Тем, что не выпиваю бутылку пива за завтраком? Да, всё это позволяет мне СЧИТАТЬ себя другой. Но я еду с ними в одних поездах, дышу одним воздухом и питаюсь одним дерьмом. Поэтому все, что я думаю по поводу самой себя, – это просто чушь. Кажется, я понимаю, за что Леночка Цепеш так ненавидит и презирает меня, нелепую куколку с задранным вверх носиком.
И я бегу по гранитному подиуму метро, быстрее и быстрее – туда, где меня научат быть действительно другой.
Глава десятая
Несколько часов спустя, слушая мой сбивчивый и нервный рассказ о том, что произошло в метро, Виктория заливается безудержным смехом. Но затем удрученно смолкает и некоторое время не отрываясь смотрит на меня.
– Господи, детка, откуда в тебе все это? – произносит она задумчиво. – Зачем все эти вопросы? Неужели ты считаешь, что, если поймешь всю эту чушь, тебе станет легче жить?!
Мои кукольные глаза мигают удивленно и беспомощно, прося утешения и надежды.
– Ты так ничего и не поняла, глупышка. – Виктория достает из сумочки конверт и протягивает его мне. В конверте несколько стодолларовых бумажек. – Это твой гонорар. Пятьсот долларов. Это не много и не мало. Это ровно столько, сколько ты готова сейчас заработать.
Виктория делает паузу, достает из сумочки какую-то таблетку. Проглатывает ее. И быстро запивает водой из тонкого бокала, который стоит на столе.
– Этих денег тебе достаточно для того, чтобы купить несколько недорогих китайских тряпочек, сходить в кафе, купить диск… Эти деньги дают тебе за возможность попользоваться твоим изображением… – Виктория смотрит на меня с состраданием, как смотрят на больных детей. – Понимаешь? За право быть самостоятельной, не просить у мамы с папой на газировку и мороженое ты готова жертвовать своим временем и тем, что твою милую мордашку снимают фотографы, а потом с ее помощью рекламируют трусы или телефоны. Но ты хочешь быть ДРУГОЙ, НЕ ТАКОЙ, КАК ВСЕ. – Здесь глаза Виктории загораются каким-то насмешливым дьявольским блеском. – Наверно, ты не имеешь в виду, что хочешь быть сильнее, умнее, честнее. Ты просто не хочешь больше жить в таких же убогих квартирах, в которых живут обычные люди. Тебе хочется ездить на дорогих машинах. И тебе вообще не хочется думать о деньгах. Но я должна тебе кое-что объяснить. За ту работу, которую ты делаешь сейчас, никто не станет платить тебе больше. Скорее наоборот. Чем больше ты будешь сниматься, тем реже будут тебя приглашать, потому что все хотят нового. Новых впечатлений, новых лиц. И со временем тебе придется соглашаться работать за гораздо меньшие деньги, чем те, которые ты получаешь сейчас.
– Но ведь другие же как-то зарабатывают, – пытаюсь слабо возразить я. И почти ощущаю, как по-детски надуваются мои губки и начинают блестеть глаза.
Виктория вздыхает и произносит так, как будто меня нет рядом: