69 
Похоронного вида телохранители отодвигают нас с Сашей в какой-то, по их мнению, безопасный угол рядом с остатками бара и подиумом, на котором играли музыканты. Здесь уже выжженная земля, политая газировкой, воняющая тлеющей свалкой и усыпанная осколками и каким-то черным месивом.
В этом разворошенном luxury-муравейнике, где тяжелый едкий воздух дрожит от напряжения, криков, звона бьющейся посуды и топота сотен ног, я не успеваю заметить, как Виктория оказывается за моей спиной с пистолетом в руке. Я поворачиваюсь к ней лицом только тогда, когда телохранитель Саши, привычно стреляющий глазами по сторонам, вдруг резко разворачивается, вытащив из-за пазухи пистолет. Инстинктивно обернувшись назад, я вижу направленное на меня темное дуло в руке Виктории, одетой как настоящая бешеная сука.
В следующий миг все происходит как в фильме, когда хотят показать какой-нибудь кульминационный момент, после которого напряженные зрители должны содрогнуться в эмоциональном оргазме. Время вдруг исчезает вместе со звуками. Я как будто зависаю между кадрами кинопленки и вижу сразу все происходящее. Смотрящую на меня темноту ствола. Руку телохранителя рядом с собой. Разинутый рот бегущей мимо модели с черной гнилой дыркой в одном из коренных зубов. Людей, пытающихся выбраться в одно из открытых окон, отталкивающих и бьющих друг друга. Догорающую штору, которая опадает на пол черными тлеющими кусками. Человека, лежащего на полу, видимо без сознания, и молодого парня, снимающего с него золотые часы под видом оказания первой помощи. Огонь, беззвучно танцующий где-то в холле второго этажа. Раскатившийся по полу фальшивый жемчуг. Растоптанную еду. Двух накрашенных старух, вырывающих друг у друга серебряное блюдо. Забившегося под стол немолодого плешивого музыканта, стоящего на коленях и прижимающего к груди скрипку так, как будто это маленький ребенок, которого он закрывает своим телом.
Потом я слышу хлопок, и все вдруг начинает двигаться, сыпаться и меняться, как стеклышки в калейдоскопе. По всей видимости, одно из этих острых разноцветных стеклышек впилось мне в плечо и пульсирует там горячей острой точкой. И я тоже вместе с этими цветными стеклышками вдруг лечу куда-то вниз, переворачиваясь в крутящейся трубе калейдоскопа. Уже в полете я слышу еще один хлопок. И вижу, как где-то рядом с тем местом, где стояли я и Саша, образовалась куча мала, в которой кого-то бьют, оттаскивают, придавливают к полу… Я сразу глохну от множества звуков.
Прихожу в себя я уже сидя на полу. Неподалеку от меня корчится, истекая чем-то похожим на вишневый сироп, Виктория.
– Ты бы тоже хотела меня убить? – спрашивает Виктория, когда я оказываюсь рядом с ней и успокаиваю ее, как могу.
Но, что бы я ни ответила ей, это уже неважно.
Когда я лежу на полу рядом с Викторией, взяв ее за руку, я уже не думаю о том, какая она сука, потому что увела моего отца, разрушила мою семью и всадила в меня пулю. Правда заключается в том, что и она и я – просто две красивые куклы, которые сейчас лежат рядом. И я не знаю, что было бы, если бы не произошло то, что произошло. Возможно, какая-нибудь другая девочка захлебывалась бы в волнах мучительного беззвучного крика оттого, что ее отец, которому наскучила его постаревшая жена и пресные семейные будни, оставил семью и выбрал бы меня. Красивую куклу с шелковистой кожей, упругим телом и вечно приоткрытым в удивленной полуулыбке ротиком. Выбрал бы, как выбирают в магазине, и играл бы со мной, покупая наряды и украшения, вывозя меня в рестораны, обустраивая мой кукольный домик и укладывая с собой в постель… И нам было бы комфортно. И мне бы не пришло в голову, что где-то есть эта девочка, которая мечтает убить меня и задыхается в бессловесном крике… Девочка, которая не торопится домой, потому что там ее ждет холодная и молчаливая пустота. И эта девочка непременно наделает глупостей, о чем потом будет очень жалеть, или попадет в неприятности, из которых будет очень сложно выползти живой…
Сейчас, лежа на полу, я спокойно думаю обо всем этом. И мне кажется, я даже улыбаюсь, потому что мне наконец-то все стало понятно в этом мире…
– Почему ты молчишь? – капризно-плаксиво спрашивает Виктория. Ей хочется, чтобы ее пожалели. – О чем ты думаешь?
Я думаю о будущем. Потому что именно туда я сейчас направляюсь.
Напоследок мне хочется сказать Виктории, что я горжусь ею. Потому что впервые в жизни она совершила настоящий поступок… Но я не буду ей говорить об этом. Вряд ли сейчас она захочет думать о том, что произошло с нами.
69 
