Особенно,... 
98 
Леннокса трясет от ненависти: недоношенный лузер и раньше на угрозах в Сети попадался.
«Я тебе время сэкономлю, я тебе сообщу, где конкретно меня искать. Сейчас я в Майами. В Эдинбург вернусь 21 января. 22 января, в час ночи, я буду в «Водке», в Шэндвик-плейс, одетый в черную кожаную куртку. Я даже сообщу тебе свое имя: Рэймонд Леннокс. Номер моего абонемента — 052, в Уитфилде[20]. Уж напрягись, скажи, как мне тебя узнать, чтобы я тебе башку снес. Очень удивлюсь, если ты действительно рассекретишься. Ты и тебе подобные, у кого очко играет что-то конкретное сделать, все вы, как правило, четырнадцатилетние дев-ственники и прочие тормоза и живете со своими мамашами. Впрочем, сильно обрадуюсь, если ты меня разубедишь. Валяй. Сообщихвое имя и назначь встречу в тихом местечке. Пропустим вместе по стаканчику. На твой вкус. Свистни — себя не заставлю я ждать».
Некоторое время уходит на проверку и отправку. В тот момент, когда Леннокс собирается начать снова-здорово, встревает администратор сайта.
«Вы двое, вам не надоело? Остыньте».
Внезапно Ленноксов взгляд падает на часы в углу экрана. Он опоздал. Паника сдавливает грудь. Что если...
«Как я мог ее оставить! Надо было хоть убедиться, что все нормально. Но Чет вроде... Не факт, Кондитер тоже с виду адекватный! Сейчас они, наверно, уже далеко, девочка связана, брошена в трюм, а он правит прямо к логову извращенцев. А ведь она хотела плыть со мной. А я, идиот, я ее бросил!»
Рэй Леннокс швыряет на стойку, чуть ли не в лицо ошеломленному кассиру, двадцатидолларовую купюру и выскакивает из кафе.
15 Рыбка для друзей
Леннокс летит к пристани так, что шины дымятся, выруливает, паркует «фольксваген» максимально близко к яхтам. Хлопает дверью, несется мимо брокерской будки, сердце колотит по ребрам, во рту металлический привкус. «Бритни... Тианна... Я опять свалял дурака... яхта гребаная...»
Все они с виду одинаковые, эти символы богатства, переливаются радужно, как опалы, на темной воде, чистые до стерильности, до отвращения, хоть сейчас в операционную. В следующий момент Леннокс замечает знакомую фигуру, резко останавливается, уперев руки в колени, с шумом выдыхает. Чет здесь.
Яхта все еще на месте. На месте. Чет выходит из будки смотрителя. А Тианна...
Тианна на трапе, наблюдает за крупным пеликаном, что стоит, поджав лапу, на пирсе.
Чет первым замечает запыхавшегося шотландца.
— Леннокс, где вас носит! Мы ждем, ждем. Думали, вы от нас сбежали!
Уже зафиксировав явное облегчение на Тианнином лице, Леннокс соображает, что так и не позвонил Труди. Ведь и ехал-то ей позвонить, корит себя Леннокс, раскаивается запоздало, меж тем как его легкие возвращаются в привычный режим. «Знаешь, Рэй, я иногда думаю, что тебе «Хартс» дороже меня». У Труди хватило ума не повторять эту фразу после его отповеди: «Нет, мне «Хиберниан» дороже тебя». Шутка бородатая, передается из поколения в поколение, однако Труди ее не поняла. Может, у Чета на яхте есть телефон, обычный или сотовый; может, он разрешит позвонить.
Они отдают швартовы, на сей раз Леннокс участвует. Чет сообщает, что птицы, во множестве распластанные на шоссе и несущие дозор в небе, — черные грифы. Грифы медленно нарезают круги — и время от времени, всегда внезапно, обрушиваются на землю, Леннокс заворожен зловещим зрелищем. Чет протягивает гостю прищепки, дескать, прицепите бейсболку сзади к вороту.
— Старая матросская уловка, — объясняет Чет. — Знаете, сколько в этих волнах бейсболок и шляп похоронено?
Леннокс с благодарностью принимает совет. Они направляются к системе каналов, вместо того чтобы повернуть в открытое море.
— Так короче, — объясняет Чет из-за штурвала.
Они плывут мимо особняков с просторными застекленными верандами, с апельсиновыми садами, спускающимися кличным причалам. Вода густая, упругая, синяя с прозеленью, вдоль берега заляпана тенями разнокалиберных пальм — капустных, королевских и кокосовых. На мангровых деревьях расселись огромные пеликаны; Чет сообщает, что пеликанам легко держать равновесие, потому что они сами легкие. Леннокс снова думает о чайках, подбитых им и Лесом Броуди в приступах подростковой жестокости, которую не все способны изжить.
Ослепительный луч проникает под козырек бейсболки, жалит глаза; как резинкой, стирает подогнанные под символизм альбатроса чаячьи силуэты. Скоро способность видеть возвращается, птичьи крики и оперение теперь настраивают Леннокса на романтический лад, он жалеет, что с ним нет Труди, вот бы она порадовалась, как хорошо он справился. В Ленноксо-вых мыслях Эдинбург, орнитологу там не разгуляться — в основном чайки-помоечники, утробно воркующие голуби да писклявые воробьи, упруго, как воланчики, скачущие по сланцевым мостовым.
98 
