V

Стояло раннее воскресное утро, Хью Прайс ехал с дивизией генерала Карлина во главе слокумовского левого фланга и вдруг почуял неладное. В самом начале весны, пока властвует сырость, бывают такие дни, когда всепроникающая энергия возрождения вызывает предчувствие чего-то злого и твоя собственная кровь бежит по жилам нервными толчками. Небо до рези в глазах сверкало голубизной, и все, куда ни глянь, блистало ненатуральной яркостью цвета — леса и лощины, трава и камни, даже грязь на дороге; в этом грандиозном устремлении мира к самореализации все, казалось Прайсу, пребывало на грани взрыва. Впрочем, его предчувствия имели под собой и вполне конкретные основания. Предыдущим вечером разведка докладывала, что неподалеку происходит значительное перемещение войск мятежников. Хотя и Шерман, и Слокум от этих сообщений отмахнулись (Шерман отнесся к ним настолько скептически, что уехал на фланг к генералу Ховарду, а это в добрых двенадцати милях к востоку), по тому, как бригадный генерал Карлин выстроил войска на марше, можно было понять, что он предвидит бой. Да и сам он то и дело с тревогой вглядывался в даль, несмотря на то, что разъезды боевого охранения высланы вперед и должны первыми войти в контакт с кавалерией противника.

Передовые части подходили к развилке — одна дорога отсюда шла на восток к Коксбриджу и Голдсборо, а другая отклонялась к северу в сторону Бентонвиля. В образованном двумя дорогами углу была плантация, которую офицеры между собой называли Поляной Коула. Примерно милей дальше к северо-востоку начиналось густое сосновое мелколесье. Кто бы ни был этот Коул, но за его поля, болота и леса вот-вот должна была разгореться битва, и не потому, что они представляют собой такую уж ценность, не за обладание именно ими, а просто вследствие встречи на этом месте двух армий. Заградительный огонь батареи, вдруг проявившей себя где-то у правого фланга Карлина, остановил продвижение его передовых частей, а значит, день большой битвы настал.

Только когда закончилось развертывание подразделений и их траншеи соединились в общую линию обороны (дивизия Карлина в тесной смычке с полками бригадного генерала Моргана), командиры федеральных войск мало-помалу начали осознавать, насколько велики противостоящие им силы конфедератов. Прибыл генерал Слокум, обозрел позиции и приказал выступать. Солдаты Карлина и Моргана поднялись из окопов, двинулись и были встречены яростным огнем, причем вся линия от дальнего фланга до опушки сосняка вспыхнула, засветилась и замерцала частой цепочкой мушкетных выстрелов. Атака сорвалась. Прайс стоял с двумя генералами, смотрел вместе с ними на то, как адъютант обводит пальцем на расстеленной по земле карте очертания позиций мятежников, какими они представляются по донесениям офицеров с передовой. Нарисовалась линия, похожая на ковш Большой Медведицы. Или сковороду. На которую сами же федералы и сели.

Прайс молча стоял, корябал в блокнотике, довольный пока хотя бы тем, что в столь ответственный момент он, несмотря на длинный рост, для офицеров стал практически невидим. Скошенным подбородком похожий то ли на канцелярского клерка, то ли просто на крысу, усатый и коротко стриженный Слокум всеми своими приказами требовал, по сути, одного: чтобы в двух корпусах, составляющих его фланг, все были на месте, все были готовы и вообще, чтобы без выкрутасов тут, черт вас дери! Потом он подозвал одного из своих штабных, отошел с ним в сторонку и тихо переговорил, приобняв молодого офицера за плечи. Прайс видел, как этот офицер (лейтенант) молча кивнул, козырнул и вскочил на лошадь. С места в карьер парень помчал в тыл, широкой дугой огибая позиции повстанцев. Прайс провожал его взглядом, пока тот не исчез, но куда он послан, и так ясно: скачет на восток, значит, скорее всего, на Коксбридж и Голдсборо, куда генерал Шерман уехал обозревать другой фланг своей армии.

  108