Прямая дорожка в больницу Кошен, и дальше – на кладбище Монпарнас.
- Он безумие принес,
- В нашу компанию, к Маржолен,
- Он безумие принес,
- Гей, гей, от самой реки...
В глазах злобного двойника Шевалье увидел свое отражение. И не узнал себя. Черные кудри вьются, закрывают уши. Запали, как от голода, щеки. Высокие скулы, нервные дуги бровей. Длинный, тонкий нос с трепетным изгибом ноздрей. Бледен, худ, изможден – боже мой! – как из зеркала, из глаз убийцы на Огюста смотрел...
«Доказательство нуждается в некотором дополнении. У меня нет времени».
...Эварист Галуа, мертвец-математик.
– Кто ты? – уже ничего не понимая, спросил Шевалье у двойника. – Если я – Галуа, то кто же ты? Кто ты такой, мерзавец? Признавайся! Наемник, негодяй, палач под личиной! – кто ты?! кто?..
«У меня нет времени», – ответил выстрел.
4
– Кто ты? Признавайся!
– Оставьте его, Шевалье! Он уже все сказал!
– Кто ты?!
– Дебрэ, он его зарежет! Помогите мне растащить их...
– Да-да, Бошан, конечно...
– Отвечай! Или я разрежу твой лживый рот!
– Шевалье, вы сошли с ума!
– Ты знаешь, что такое «севильский поцелуй»? Моя наваха объяснит...
– Дебрэ, да что же вы стоите!..
– Я уже сознался! Я – агент! Агент полиции! Уберите нож, идиот...
– Ты – убийца! Ты убил Галуа!
– Нет!
– Да!!!
– Да нет же! Меня спугнули! Я не дошел до пруда!
– Шевалье, опомнитесь!
Хрустальные колокольчики смолкали, отпуская рассудок из цепких, колючих объятий. Исчез и скрежет. Никаких снежинок-шестерней. Растаял сугроб. Болел живот, словно там ворочалась пуля.
«Дуэль! – вспомнил Шевалье. – Моя дуэль!»
Ужас раскаленной иглой пронзил сердце. Пока ты, братец, страдал видениями, д’Эрбенвиль изловчился и воткнул тебе, беззащитному, кинжал в брюхо. С бретера станется. Спеши на тот свет, торопись, несчастный!.. твой приятель Эварист Галуа не успел далеко уйти – догонишь...
Сосредоточившись, Огюст почувствовал, что зрение возвращается к нему. Чье-то лицо – искаженное страхом, залитое кровью – маячило внизу, совсем рядом. Казалось, невинная мадемуазель, опрокинутая навзничь злодеем-насильником, вдруг сообразила, что это не пьеса господина Дюма, а пруд в глуши.
Кричи – не кричи, никто не услышит...
– Д’Эрбенвиль? Это вы?
– Я! Не режьте меня, умоляю...
Огюст убрал наваху. Раньше ее острие упиралось д’Эрбенвилю в ямочку на верхней губе. Как бретер умудрялся что-то отвечать в такой ситуации, оставалось загадкой. Валяясь на траве, коленом Пеше упирался в живот противника, безуспешно стараясь оттолкнуть навалившегося сверху Шевалье.
Так вот почему болит живот...
– Агент полиции, – с брезгливостью сказал Люсьен Дебрэ. – Кто бы мог подумать...
Чиновник явно жалел, что вызвался секундировать отпетому подлецу. Государственные служащие, в особенности – сотрудники министерства внутренних дел, по странной иронии судьбы ненавидят полицейских агентов в сто раз больше, чем остальные французы.
Дебрэ не был исключением.
– Не марайте руки, Шевалье. Он признался. Двойной предатель – сдавал префекту полиции и республиканцев, и монархистов. Какая разница, чьей шкурой торговать? Лишь бы хорошо платили...
– Нет! Он должен подтвердить, что убил Галуа. При свидетелях!
Слезы текли по щекам бретера, смывая подсохшую кровь. Д’Эрбенвиль обмяк, утратив волю к сопротивлению. Из дерзкого аристократа вынули стержень, оставив вялую размазню гнить у пруда – прошлогодняя листва, вчерашний снег.
– Я хотел его убить!.. Мне велели... Но я не смог!
– Только не говорите, что в вас проснулось милосердие!
– При чем тут милосердие? Я ехал верхом, по дороге на Бьевр... когда я сворачивал к пруду, меня догнал Дюшатле... Вы знаете Дюшатле?
– Знаю. Дальше!
– Завязалась ссора. Он сказал, что в курсе, на кого я работаю. И лично прикончит меня, если я хоть пальцем трону вашего Галуа! Это бы меня не испугало, но он пригрозил разоблачением...
– Короче!
– Я повернул назад, в Париж. Губить себя из-за щенка...
– Врете!
– Можете отрезать мне язык, но это – правда...
Шевалье встал. Закрыл наваху, сунул за пояс. Все потеряло смысл. Д’Эрбенвиль не врал. Последняя ниточка, ведущая к смерти друга, оборвалась. Если, конечно, не считать за версию бред, затуманивший рассудок во время дуэли. Снежинки, двойник, колокольчики... На всякий случай он прислушался.
Тихо-тихо, еле-еле; в глубине пруда...