Последние отзывы

  51  

Накатил приступ тошноты. Рядом затравленно икнул Воплощенный Романтизм. Душно! Воздуха мне, воздуха! Лицо пылает, как в лихорадке, тело горит. Кажется, одежда сейчас задымится и вспыхнет...

За гостями тянулись цепочки мокрых следов. С утопленников текли ручейки грязной воды. «Как бы не замкнуло раньше времени! – забеспокоился Торвен. – Нет, спешить нельзя. Пусть соберутся все».

Мертвецы прибывали. Кое-кто размеренно колотил в запертую дверь. Дверь вздрагивала, но держалась. Доски в три пальца толщиной! – лишь бы петли не подвели...

– Вы видели?! Наш сторож!

– Видел...

В залу втянулся кипящий вихрь, похожий на кашу, сбежавшую из кастрюли. Каша бурлила, лилась через край – мелькнул лоскут кожи, утыканной иглами, ряд зубов-крючьев; вбок уползло, извиваясь, бородавчатое щупальце. Опасно завибрировала стена-многослойка. Тяжкий рокот сочился через дерево, камень и металл, давил на уши, сотрясая тело горячечным ознобом. Воздух комом застрял в глотке – ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Пора!

Он потянулся к рычагу – и отпрянул. Перед лицом встала жаркая стена огня. Этого не могло быть. Вокруг камень! Здесь нечему гореть!.. Но все чувства взбунтовались, не желая подчиняться приказам рассудка. Рычаг обжег пальцы. Искалеченная нога подвернулась, и Зануда растянулся на полу.

Мальчишка в горящем доме. Дым разъедает легкие. Отца нет, и мамы нет; он – один на один с миром, объятым пламенем. Багряные змеи ползут, жадно лижут половицы, шипят вкрадчиво:

– My baby! My sweet baby!..

А добрый Белый Тролль медлит прийти на помощь. Он, наверное, очень занят. У Тролля совсем нет времени для соседского мальчика. Надо решаться – шагнуть в огонь, взлететь легким пеплом к Небесам. Там ждут ангелы, папа, мама...

На миг сквозь жар проступил иллюминатор. В нем играли блики пламени – и отражался Воплощенный Романтизм. Поэт, торопясь, привязывал к рычагу толстую веревку. Андерсен горел, и рычаг горел, и веревка горела, и маленький-большой Торвен тоже горел... Он предпринял отчаянную попытку встать – цепляясь за стену, срывая ногти. Дотянуться бы до рычага...

Поэт затянул узел:

– За мной, дядя Торбен! Мы спасемся! У меня веревка! Я знал, знал...

«...без веревки не могу – пожара боюсь. Представляете, в гостинице пожар, а я – на втором этаже?..»

– ...Мы не сгорим! Мы выберемся!

Лихо оттолкнувшись, Длинный Нос прыгнул – спиной назад, держась за веревку, аккурат в лестничный пролет, за которым начинался ведущий в Башню коридор. Так прыгают из окна пылающей гостиницы, спасаясь от беды.

Веревка натянулась. Рычаг щелкнул, со скрежетом пошел вниз. В недрах стены загрохотали, проворачиваясь, шестерни. Неимоверным усилием Зануде удалось подняться на ноги. Его качнуло, и он прилип к иллюминатору.

Рычаг привел скрытый механизм в действие. Круглая зала представляла собой огромную «лейденскую банку», способную накопить поистине колоссальный заряд электричества. Центральная колонна – гигант-электрод. Под липовыми панелями стен скрывались листы металлических обкладок. Под полом – резервуар с жидкостью. Банка была полнехонька: ударив в подсоединенный к ней громоотвод, молния зарядила ловушку до отказа.

Отвалилась, осыпалась на пол изолирующая облицовка колонны. Из стен поползли стальные стержни, приведенные в движение шестернями. Воздух в Банке замерцал, насыщаясь рукотворной грозой. Ближе, еще ближе...

Пробой!

Ослепительные молнии, ветвясь и шипя, ударили из концов стержней в колонну. Раздался страшный треск – словно ручищи великана разрывали небо пополам. Факелами вспыхнули утопленники. Дряблая плоть обугливалась и распадалась.

Пепел к пеплу, прах к праху...

Бешеную кашу разметало в клочья. На дымящемся ковре догорали останки вражеского воинства. В углу слабо подергивалось обожженное тело гиены. По стенам текла бурая жижа. Из-под двери ползли струйки дыма, неся вонь паленой мертвечины.

– Отбились...

Торбен Йене Торвен без сил рухнул на скамейку. Наваждение закончилось. Огненная завеса исчезла без следа. Он больше не был испуганным мальчишкой – кошмар сгинул. Внизу, под лестницей, забыв о «высоком штиле», чертыхался Ханс Христиан Андерсен.

Поэт ушибся при падении.

3

– Так вы и Наполеона видели, гере Торвен? Бонапарта?!

В голосе Дон Кихота – восторг пополам с сомнением. Университетский адъюнкт был знаком с помощником академика Эрстеда не первый год, составив о Бумажном Черве вполне определенное, не слишком лестное мнение. Правда, после сегодняшней, Вальпургиевой, чтоб ее, ночи! – оно сильно изменилось.

  51