Подойдя к наивным веселеньким оконным занавесям, она глянула вниз. Билл с Молли уже сидели за столиком, напротив них — Салли и Ричард. Ей захотелось туда, к ним. Идущий мимо осветитель Сэнди остановился возле Билла, что — то ему сказал и вручил что-то похожее на фотоснимок. Билл рассмеялся громко и раскатисто, смехом, который сам себя хвалит. Никогда не узнать Саре, что там, на развеселившем Билла фото, не понять, почему он так развеселился, но состояние ее подсказывает: никогда не забыть ей этой сцены за столиками. Генри прошагал мимо столиков, поприветствовал собравшихся и направился к музею Жюли Вэрон, на другую сторону площади, к небольшой боковой улочке. Накануне вечером он говорил, что собирается посетить музей. Из лавчонки вышли Бенджамин и Жан-Пьер, направились за Генри. Стивен вышел из ванной, подошел к Саре, остановился рядом, глядя вниз. На Молли, разумеется. Сара и Стивен стояли рядом, наблюдали, как Билл и Молли придуривались, устроив потешную баталию за обладание оставленным Сэнди клочком бумаги.
— Жестоко, — произнес Стивен с ожесточенным бесстрастием.
— Было бы жестоко, если б не было банально, — поправила его Сара.
— Жестоко, — повторил Стивен. — Однако мне начхать на нашу милую Молли.
- Думаешь, это из-за тебя, обманщик,
- Что я просыпаюсь в слезах?
- О нет! Слишком часто я говорила
- Нет, нет, нет, совсем, как ты,
- Полагая, что жизнь — череда
- Страстных рассветов и поцелуев, [5] —
с чувством продекламировала Сара.
— Римская лирика? Но Молли мне не отказывала. Я у нее и не просил ничего. Не отважился. Мне и без нее забот хватает. Ночью, когда не спалось, я чуть было стихи не взялся сочинять.
Сара решила не сообщать Стивену, что процитированные только что вирши родились в ее пылающей голове в то же время, тою же злосчастной ночью.
Не то муниципальная служба, не то администрация кафе выбрала этот момент, чтобы вскрыть жестянку с консервированной музыкой, грянувшей из кроны зонтичной пинии к явному неудовольствию цикад. Музыка трубадурского периода творчества Жюли, иначе говоря — любовные песни. Каждая молекула тела Сары завибрировала в резонанс.
— Захватывает, — вздохнул Стивен. — Поглощает.
— Музыка — источник вдохновения любви.
— Пища любви.
Пары и группы двинулись через площадь к музею Жюли. В их числе Молли и Билл, Ричард и Салли; Генри тоже оказался среди них. Он разговаривал с Жаном-Пьером. А Бенджамин? Сара объяснила Стивену, насколько важно задержать Бенджамина хотя бы на одно представление, но Стивен не видел оснований задерживать американца против его воли.
— Да нет же, не против воли. Вы не понимаете, Стивен. Вас, богатых дядюшек, надо поддерживать в подогретом состоянии, ибо нужны вы все время и приходится думать о будущем.
Они спустились вниз, вышли наружу, в жаркое утро, в вонь и аромат южного городка, в уличный шум, в музыку Жюли. Шагали энергично, смеялись, чтобы себя подбодрить. Так, смеясь, пересекли площадь, глядя навстречу приближающимся Генри и Бенджамину. Под платаном стояли Билл и Молли.
Стивен остановился, как будто у него внезапно отказали ноги. Выглядел он далеко не лучшим образом, не только жалко, но и как-то по-дурацки нелепо. Сара с трудом верила, что крепкий мужчина может так опуститься в столь короткий срок. И мучили ее опасения, что сама она выглядит ненамного лучше.
Она бережно взяла его под руку, подтолкнула, повела.
— «И боги глупеют, впадая в любовь», — процитировал Стивен.
— Кто? Я пас. Но вот вам: «Того, кто любит, не сдержать».
— Байрон, — сразу отозвался он.
— «Порыв любви, как ангел или птица, как чудо иль несдержанная страсть», — весьма сдержанным голосом проговорила Сара, пристально всматриваясь в Бенджамина и в сдерживающего шаг, чтобы не забегать вперед, Генри.
— Браунинг, — определил Стивен.
— Верно, Браунинг.
— «И пуще всего избегай жестокого безумия любви, меда цветов ядовитых и всех безмерных бед»… Но это далеко не мой случай.
— А чей же? — Билл и Молли все ближе. Сара засмеялась. — А когда мой любимый вернется… — произнесла она насмешливо и глянула на Стивена, ожидая от него продолжения.
— Даром что невесом его шаг, — продолжил он пасмурным тоном.
— Мое сердце услышит, забьется…
Генри и Бенджамин стояли перед ними, слушали.