38 
До поминок-то еще сколько ждать!..
…Господин полуполковник подцепили вилкой томный баклажан и улыбнулись собственным мыслям. Пожалуй, и для князя Джандиери лично соседство ресторации с временным приютом усопших на руку. Во всяком случае, сейчас: далеко ехать не придется. Перешел улицу – и на месте.
Символично, знаете ли.
– Осмелюсь побеспокоить вашу светлость! – у стола возник официант в черкеске с посеребренными газырями. Осиная талия официанта ловко переломилась в поклоне, и свет газовых рожков наискось резанул по металлическим набалдашникам. Вышколенный грозным хозяином, служитель «Картли» прекрасно знал, кого, когда и как следует величать. Вот и теперь: вместо служебного "ваша бдительность", полагающегося старшему офицеру жандармерии, да еще из Е. И. В. особого облавного корпуса, официант сообразил именовать знакомого гостя по титулу.
Это он молодец: господин полуполковник сегодня были в цивильном, запросто.
– Чего тебе?
– Там, внизу, господин вахмистр явились. Велели передать, как вы сами распорядились: доставили-с. Повели демонстрировать первую особу. Какие будут распоряжения?
– Передай: я скоро буду. Со второй особой обождать до моего появления. Свободен!
Это "Свободен!" в чувственных, но твердых устах господина полуполковника всегда звучало одинаково. После него любой, будь он лакей, чиновник акциза, статский советник или племянник городского головы – да-с, любой вздыхал украдкой с облегчением, вытирал лоб и спешил испариться.
Умные люди.
Официант оказался не глупей прочих – исчез, растаял призраком после крестного знамения.
Спиной – нервами, кожей, дорогой тканью щегольского сюртука – господин полуполковник чувствовали… нет, видели: дверь, ведущая на кухню. Вот из щели высовывается круглая физиономия Датуны Саакадзе, распаренная жаром духовок, вот она безмолвно вопрошает: доволен ли? Да, доволен, – так же без слов ответствует официант, растягивая в улыбке не столько губы, сколь полоску тщательно подстриженных, лоснящихся усиков. Доволен, пребывает в расслаблении; нового заказа, скорей всего, не воспоследует.
Датуна счастливо кивнул, поверив.
И здесь он совершил промашку, этот хлебосольный толстяк, чье заведение в некотором смысле скрашивало господину полуполковнику пребывание в захудалых мордвинских пенатах.
Зря поверил.
– Датуна!
– Да, ваша светлость!
Толстяк говорил почти без акцента, без того гортанного клекота, что сразу выдает горца – но к столику он подлетел орлом.
Мгновенно.
– Знаешь, Датуна, я скоро уйду. Но я и вернусь… скоро.
Господин полуполковник насладились гримасой легкого испуга, вызванного двусмысленностью заявления, и продолжили, вертя в руках тонкостенный бокал:
– Я вернусь не один. С дамой. Будь уж любезен, зарезервируй за нами вон тот столик, в нише. И сделай так, чтобы мы остались довольны. Ну, ты понимаешь…
Сильные, поросшие рыжим волосом пальцы сделали в воздухе неопределенный жест.
Не слушая заверений толстяка, господин полуполковник пригубили вино. Покатали благодатный дар лоз на языке. Слегка поднятая бровь – и взволнованный Датуна исчез за дверью, делать так, чтобы почетный гость "остался доволен", с какой бы дамой он ни соизволил явиться, хоть с самой царицей Тамарой.
Господин полуполковник встали.
Пора.
Да, напрасно все-таки тупицы из Государственного Совета пренебрегли его докладом. И вдвойне напрасно сочли его рапорт с просьбой о переводе в Мордвинск выходкой оскорбленного невниманием аристократа, чей темперамент дурно влияет на рассудительность.
Иногда стоит на время уйти в тень, чтобы вернуться с триумфом.
В роду Джандиери это понимал любой.
На лестнице господин полуполковник поймали себя на странном, но несомненно приятном ощущении. Оказывается, Шалве Теймуразовичу нравилось быть не главным действующим лицом драмы, а закулисным кукловодом, дергающим марионеток за веревочки в самые неподходящие, на их марионеточный взгляд, моменты.
Но, чтобы понять это, оказывается, понадобилось сорок с небольшим лет жизни, полной исключительно действия, и едва ли не полгода прозябания у черта на куличках.
Чудны дела твои, Господи…
XII. РАШКА-КНЯГИНЯ или ЧТО СКАЖЕТЕ, ГОСПОЖА АЛЬТШУЛЛЕР?
Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня
отвратительным для них; я заключен и не могу выйти.
38 
