42 
- – Те, кому наградой – сила,
- По привычке зубы сжали,
- По привычке смотрят прямо
- На любой пристрастный суд.
- Слабым вдвое тяжелее —
- Им нести чужую жалость,
- И еще…
- А впрочем, хватит.
- Слабые не донесут.
…Хотя почему "будь"? – ты уже проклята.
– Итак, спрашиваю еще раз: вам знакома эта особа?
– Да.
Свобода начинается со слова «нет»; но иногда, очень редко, она все-таки начинается со слова "да".
– И кто же это?
– Елена Запольская, известная вашему ведомству как Ленка-Ферт.
Вот и встретились, Ленка.
Ну, здравствуй, отчаянная Девятка.
– Проходившая с вами по одному делу, после которого вы отправились на каторгу?
– Да, проходившая. Но освобожденная судом от уголовной ответственности за недостаточностью улик. Впрочем, если я не ошибаюсь, была оставлена под подозрением.
Господин полуполковник иронически вскидывает бровь. Ему весело. У него хорошее настроение. От господина полуполковника пахнет хорошим вином и вкусной, пряной пищей. Даже здесь, в морге, от него пахнет так.
– Вы знаете, милая госпожа Альтшуллер, меня всегда удивляло одно обстоятельство. Еще с юношеских лет. Вы не спросите: какое? Нет, вижу, вы не спросите. Тогда я скажу сам, совершенно не стесняясь присутствием этих господ…
Кивок в сторону сторожа с жандармом, и оловянные взгляды в ответ: мы немы, ваша бдительность! мы глухи, слепы и немы!
Как труп на столе.
"Вытащу, мать! Разобьюсь, холера ясна, а вытащу!.. сыграем еще в четыре руки?"
– Меня смущает необходимость законности приговоров над такими, как вы. Меня смущает упрямство Государственного Совета, чья косность подобна косности св. Аваккума, благословенна память его! Меня смущает необходимость всякое судебное заключение, где фигурирует статья за "эфирное воздействие", освящать печатями епархиальных обер-старцев, этих упрямых скуфейников. И, наконец: все это смущает меня трижды и четырежды, поскольку при нарушении сих и некоторых иных правил приговор не обретает необходимой силы.
Пауза.
Сторож внимательно смотрит на мертвую Ленку-Ферт; жандарм – в пол; ты – на господина полуполковника.
Федюньша до сих пор не вернулся.
– Вы ведь прекрасно осведомлены, госпожа Альтшуллер: осуди мы вашу подельщицу, презрев отсутствие доказательств или состава преступления, – вы обе уйдете из камеры в течение ближайшего часа. Если, конечно, не исчезнете прямо из зала суда. Откажись обер-старец от имени епархии или святейшего Синода ставить свою печать на приговор – а он откажется, если усомнится в беспристрастности судебного разбирательства, уж будьте уверены! – результат будет такой же.
Ты слушаешь, не перебивая, и что-то в лице твоем не нравится господину полуполковнику.
Он становится многословен.
Он становится суетлив.
Это так не идет великолепному князю Джандиери, и князь понимает это. Он успокаивается; проводит пальцами по усам. И кажется: искалеченное тело Ленки-Ферт на стылом мраморе тоже внимает пылкой речи облавного офицера.
Не грусти, подруга: я и в две руки сыграю, как в четыре.
Спасибо тебе, и еще раз – не грусти.
Поезд везет в ад; там свидимся.
– Полагаю, милая госпожа Альтшуллер, нам, то бишь стражам общества, приходится лечить последствия – тогда как следовало бы устранить причину. Я имею в виду отнюдь не введение смертной казни за любую попытку "эфирного воздействия", как ратуют сумасброды-фанатики. Это лишь привело бы к анархии и насмешкам над властью. Ведь согласитесь: повешенье циркового фигляра, уличенного в противозаконном методе глотания шпаг… фарс! комедия! Нет, я имею в виду другое…
Господин полуполковник умолкает.
Моргает болотными глазами.
– Я заказал вам нумер в гостинице, госпожа Альтшуллер. Вполне приличный нумер; за казенный счет. С портье оговорено: ваш… э-э-э… ваш чувствительный Санчо Панса переночует в каморке тамошнего слесаря. Надеюсь, он не привык к кроватям под балдахином? нет? ну и славно! Сейчас мы с вами посетим «Картли» – это единственная ресторация в здешней глуши, которая заслуживает внимания! – после чего вы вольны будете располагать собой до вечера. Потом, как я уже имел честь говорить – гостиница.
– А утром? – спрашиваешь ты, проглатывая машинальное "ваша бдительность". – А утром, князь?..
И улыбаешься: ярко, ослепительно… расчетливо.
Улыбка не должна отнять последнее.
Князь Джандиери улыбается в ответ:
42 
