185 
Другие боги не менее яростно отбивались от детей своим традиционным оружием, но те лишь недоуменно таращили глаза, не понимая, что происходит, и пытались потрогать кусачих зверьков, рассмотреть их поближе, погладить…
Эврит опустил лук и расхохотался.
Для Семьи это была битва не на жизнь, а на смерть, для Гигантов – игра котят с мышатами, но скоро дети рассердятся, проголодаются, – и игра закончится. Вот они, великие могучие боги; жалкими куклами мечутся под ногами детей, в страхе пытаясь увернуться от пальцев тех, кто не верит в них!
И вот этих ничтожеств прославляет, задабривает и опасается вся Эллада?!
О Олимп, седой Олимп, ты достоин лучших хозяев!
Эврит еще смеялся, когда Дромос на холме выплюнул две очередные фигуры.
Подросток с глазами Одержимого и телом получеловека вздрогнул, потом, оборвав смех, быстро прицелился – и тетива его лука, скрипя, поползла к правому уху лучника.
Перед Эвритом был тот единственный, кто мог изменить исход начавшейся Гигантомахии.
Перед ним был Геракл.
* * *
Афина смотрела на великую битву.
Ее отец, высокогремящий Зевс, бил сверкающими молниями тянущиеся к нему когтистые лапы Гигантов, но, отдернувшись, лапы эти возвращались снова, а Громовержец медленно отступал, ладони отца-Дия уже дымились, но он не замечал этого, забыв про боль, и на какое-то мгновение Афине показалось, что Гиганты вот-вот дрогнут, попятятся… нет, это была лишь иллюзия.
Ее брат Аполлон-Эглет разил врагов из нестерпимо пылающего лука, но черные колоссы не обращали на ударяющие в них золотые стрелы никакого внимания, лишь изредка уворачиваясь от раскаленных скал, которыми швырял в них хромой Гефест, бог-кузнец…
Семья дралась из последних сил.
И место Афины было там, среди них.
Мусорщик сам сообразит, что ему делать – хотя отец ошибся в своем последнем замысле, ибо что может сделать смертный там, где бессильны Крониды?!
А смертный Ификл смотрел вниз, на Флегры, и видел невиданное.
Дети играли в куклы.
А куклы не хотели играть. Они суетились, размахивали кукольным оружием, бегали, уворачивались – и дети никак не могли понять, что происходит. Дети должны были вот-вот рассердиться и начать отрывать непослушным куклам руки, ноги и головы – как поймавший муху несмышленыш отрывает ей слюдяные крылышки и тоненькие лапки, а потом сует в рот, не понимая, что делает.
Маревом, ложным видением проступило: бесформенные колонны, подпирающие сочащееся гнойными язвами звезд небо, кружащие по равнине великаны – и Олимпийские боги, обрушивающие на врага всю мощь Семьи, уже понимая и принимая свою обреченность…
Ложь.
А правда – вот она.
Дети играют в куклы.
Дети ломают куклы.
Ификл смотрел на Гигантов и понимал – перед ним братья и сестры Геракла, маленькие Алкиды, насильно зачатые на перекрестке многих великих замыслов; вот она, вторая, удачная попытка, вскормленные жертвами уроды, сами себе жрецы и боги, безумные в полной мере, ибо никогда не имели они своего Ификла, который бы держал их, не отдавая во власть заплесневелого безумия Павших, – и эти маленькие существа теперь уже все время живут в вечном Тартаре, питаясь душами бессмертных, которых сами себе приносят в жертву.
Никогда не терзаясь содеянным; даже не зная, как это бывает – терзаться.
А поодаль стояли и с ленивыми усмешками переговаривались Одержимые-няньки.
Подлинные родители Гигантов.
В отличие от Амфитриона-лавагета и близнецов Амфитриадов – счастливые дети и счастливые родители.
Счастливые своим уродством.
…Потому что покалеченные дети-выродки не виновны в своем уродстве, но мне страшно подумать, что будет, если на плечах безумных детей-Гигантов на небо взберутся безумные жрецы-Одержимые из Салмонеева братства. Боюсь, вся Эллада превратится тогда в один огромный жертвенник. Ты обещаешь мне?
– Обещаю, – не вытирая слез, прошептал Геракл, словно тень несчастного ойхаллийца в Аиде могла его услышать, и поднял лук.
Такие дети не должны жить.
И не только – дети.
Первая стрела пропала даром – Ификл целился в призрачного колосса, разорвавшего пеплос на кричащей и размахивающей копьем Афине, – но уже вторая стрела, посланная в реального ребенка, со слюнявой улыбкой идиота рвущего покрывало на своей насмерть перепуганной и оттого смертной теперь забаве…
Уже вторая стрела безошибочно нашла свою цель.
Потом Ификл сбежал вниз по склону и помог забраться обратно Афине – Промахос растеряла сейчас все божественное высокомерие, став похожей на просто близкую к истерике девушку, каких двенадцать на дюжину, да еще в разорванной одежде, измазанной флегрейской сажей.
185 
