Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
96 
– Вниз! – завизжала мгновенно оценившая ситуацию Галинтиада, скаля мелкие крысиные зубки. – Быстро вниз! Вытащите его, идиоты!
Двое спутников дочери Пройта одновременно спрыгнули с обрыва и бросились в воду. При этом один из них – тот, что раньше нес мальчика, – заметно прихрамывал, видимо, ушибив ногу при неудачном приземлении.
Как ни странно, хромой успел раньше. С шумом расплескав сверкающую водную поверхность, он мигом оказался на середине потока и почти достал мальчишку загнутым концом своей дорожной клюки, которую так и не выпустил. Ему удалось зацепить наполовину размотавшиеся тряпки, составлявшие одежду маленького раба; казалось, дело сделано – но в следующий момент на клюке остался лишь ворох тряпья, а голое тельце скользнуло дальше по течению.
Второй слуга косолапо бежал вдоль берега, оступаясь на мокрой гальке, но Галинтиада уже видела – не успеет.
Он действительно не успел, поскользнувшись и упав ничком, когда чье-то стремительное тело буквально разорвало хитросплетение кустов на другом берегу, почти без всплеска войдя в поток неподалеку от бурлящей пены порогов.
«Лев! – вспыхнуло в мозгу у оторопевшей Галинтиады. – Киферонский Людоед!»
И спустя мгновение, когда совсем рядом из воды поднялся загорелый, дышащий спокойной силой юноша, держа на сгибе левой, чуть напрягшейся руки спасенного ребенка (мальчишка по-прежнему выглядел сонным и равнодушным ко всему, включая собственную жизнь), Галинтиада поняла, что недаром приняла случайного спасителя за льва – за гибкого, грациозного хищника, при встрече с которым не поздоровилось бы и настоящему горному льву.
Юноша правым локтем прижал к боку связку коротких дротиков и успокаивающе улыбнулся старухе, видя, как та вскрикивает, невольно зажав рот рукой, – но он неправильно определил причину беспокойства дочери Пройта. Пять лет прошло с тех пор, как Галинтиада в последний раз видела это лицо, но ошибиться она не могла: перед ней стоял сосланный на Киферон Алкид, сын Зевса и Алкмены, живая цель дочери Пройта.
Стрелы, посланной Тартаром.
– Радуйся и веселись, о герой богоравный, – заголосила старуха, мгновенно подбирая нужные слова, – я же хвалу вознесу и тебе, и богам, что тебя направляли, когда ты из чащи явился, Алкид, гордость Фив и…
– Ошиблась ты, бабушка! – рассмеялся юноша, вручая ребенка подоспевшему слуге, припадавшему на левую ногу. – Ификл я, брат Алкида. Ты уж извини, если что…
– Ой, Ификл! – умильно всплеснула руками старуха, мигом забыв о возвышенном слоге. – Ой, деточка! Да разве вас различишь, с братцем-то?! Оба герои, оба молодцы, мамино сокровище, папина гордость! Ты вот и не помнишь меня, наверное, а я – бабушка Галинтиада, я Илифий от маминого ложа гоняла, травками вас поила, чтоб животики не болели, мамочка ваша еще говорила: «Я, Галинтиадочка, добро всю жизнь помню…»
Ификл не особенно вслушивался в нескончаемый поток старушечьей болтовни. Лицо Галинтиады казалось смутно знакомым, мать действительно что-то такое рассказывала… еще почему-то вспомнилась озверелая толпа перед домом, пришедшая убивать его, Ификла.
К чему бы это?
Ификл тряхнул мокрой головой, отгоняя неприятное видение, и неожиданно придумал способ избавиться от надоедливой старухи.
– Бабушка Галинтиадочка! – заорал он дурным голосом, вихрем взлетая на обрыв и подбрасывая в воздух сухонькое тельце заверещавшей дочери Пройта. – Радость, радость-то какая! А Алкид, Алкид-то обрадуется – слов нет! Он здесь, рядышком, шкуру Киферонского льва несет после подвига – это тебе, бабуся, надо вверх по тропиночке и налево за старым вязом, молнией расколотым… Ты только покричи: «Алки-ид!» – он сразу и объявится! А уж обрадуется!.. Просто счастью своему не поверит…
Злорадно хихикнув напоследок, Ификл припустил вдоль обрыва и поэтому не обратил внимания на выражение острой мордочки старухи, словно окаменевшей на месте и даже забывшей отругать нерадивых слуг.
Галинтиада, дочь Пройта, давно перестала доверять подобным совпадениям.
Но… надо было спешить.
4
Алкид почесал укушенную комаром щеку.
Потом повернул голову и бросил всего один косой взгляд на шестерых путников в запыленных одеждах, объявившихся на краю поляны.
Он давно слышал их приближение – только мертвый не услышал бы, как эта шестерка ломилась через лес.
Путники в свою очередь оценивающе разглядывали обнаженного юношу, растянувшегося в тени лавра, и подходить ближе не спешили.
96 
