Обо всем этом я узнал от прыщавого малого, простоявшего у меня за спиной всю дорогу до Гуанчжоу. Скучно было просто так стоять, вот он и взялся растолковывать мне, что к чему. Звали его Дун Чжэнь. Высокий, худой как щепка; одежда на нем висела как на вешалке. Лицо усыпано гнойными прыщами. Двадцать лет, на три года моложе меня. В общем, урод, но башковитый. Про все знал. Он был родом из небольшого городка на границе с Тибетским автономным округом. Добирался оттуда с пересадками в Гуанчжоу, в педагогический институт.
— Вот ты знаешь, сколько народу двинется из Сычуани в Гуанчжоу после Нового года? — спросил он меня.
Я покачал головой. У нас в деревне четыреста человек. Я и представить не мог, когда много людей. Например, сказали бы мне: вся Сычуань. А сколько это? Я даже карту никогда не видел.
— Понятия не имею.
— Примерно девятьсот тысяч.
— И куда они все рванут?
— Туда же, куда и ты. В Гуанчжоу. И в дельту Чжуцзян.[34]
Девятьсот тысяч в один город! Как же там найти работу? Я проделал такой путь на автобусе, по железной дороге, но совершенно не представлял, что такое большой город.
— А там никто не помогает приезжим устроиться на работу?
Дун Чжэнь хмыкнул:
— Дурак! Кто тебе помогать будет? Все сам, только сам.
Услышав эти слова, я совсем пал духом. Я считал себя довольно умным и сообразительным, хотя не имел ни образования, ни опыта — ведь до отъезда из деревни я только пас коз да вязал соломенные шляпы на фабрике. На какую работу меня могли взять в городе? Вспомнив, что Цзянь Пин работал на стройке, я спросил Дун Чжэня:
— Может, мне на стройку?
— На стройке каждый может работать. Желающих хоть отбавляй, — сказал Дун Чжэнь, сделав глоток из фляги с водой. Увидев мой завистливый взгляд, предложил: — Хочешь хлебнуть?
Вода пахла болотом, но я все равно был ему благодарен. Вот человек! Денег не попросил. Из всего вагона один Дун Чжэнь ехал поступать в институт. Раньше я думал: раз интеллигенция — значит, должен смотреть на крестьян сверху вниз. Но Дун Чжэнь был совсем не такой — искренний и добрый.
— В городе наверняка есть места, где набирают рабочих, — продолжал он. — Отправляйся туда и жди. Я слышал, в первую очередь берут тех, кто приходит со своей лопатой или с каким-нибудь инструментом.
— А моя сестренка? Для нее найдется работа?
— Можно устроиться няней к ребенку, уборщицей, в больницу белье стирать, в прачечную, в морг, покойников к похоронам готовить. Еще в крематорий или чай кому-нибудь подавать. Но это все малоценная работа, платят мало.
— Откуда ты все знаешь?
— Ну ты скажешь! — рассмеялся Дун Чжэнь, показывая розовые десны. — Это всем известно. Только ты один не в курсе. Ничего! Тебе расскажут. Народ у нас разговорчивый. У вас в деревне наверняка кто-нибудь ездил на заработки. Или тебя там за своего не считают?
Сам не знаю, отчего я разозлился. В деревне с нами мало кто разговаривал. И не только потому, что наша семья — голь перекатная. Еще из-за деда, который пророчил всякие беды, и из-за того случая — в деревне болтали, что у нас брат убил брата. Со мной водил дружбу только Цзянь Пин. Который утонул. Мои раздумья прервал Дун Чжэнь — многозначительно шепнул мне на ухо:
— Мне кажется, твою сестру вряд ли устроит такая работа, про которую я говорил.
Я обернулся. Мэйкунь рядом не было. Она стояла возле настежь распахнутой двери уборной и о чем-то дружелюбно болтала с бандитской троицей. Они все вдруг засмеялись. Над чем это, интересно? Пассажиры, как по команде, повернули головы к уборной. Мэйкунь смотрела на вожака снизу вверх. Неужели она с ним кокетничает?! Мне стало тошно.
Дун Чжэнь ткнул меня в бок:
— Глянь! Сестра твоя вроде поладила с этими типами.
— Да ничего подобного! Представление разыгрывает, чтобы деньги за уборную не платить.
— Здорово у нее получается. Натурально. Смотри-ка, она его шлепнула.
Сестра, над чем-то смеясь, похлопала бандита по руке. Тот скорчил шутливую гримасу, притворяясь, что ему больно.
— Ладно, бог с ними!
Дун Чжэнь заметил, что злюсь, но продолжал насмехаться:
— Ты так переживаешь, будто вы не брат с сестрой, а любовники.
Я сделался красный как рак. Потому что Дун Чжэнь попал в точку. Стыдно признаться, но Мэйкунь в самом деле мне очень нравилась. На фабрике, где плели соломенные шляпы, кроме парней, работали и молоденькие девчонки, человек десять. Они так и липли ко мне, все время старались заговорить, но не вызывали у меня никакого интереса. Ни одна сестре и в подметки не годилась.