Особенно,... 
77 
— Я слышал, что ты спишь с нашими учениками и берешь за это деньги. Если это правда, тебя исключат из школы. Перед тем как разбираться с этим делом, я решил поговорить с тобой. Это неправда, надеюсь?
Я не знала, что ответить. Если все отрицать, вполне возможно, что в школе меня оставят. Но я уже по горло была сыта и группой поддержки, и всем нашим классом.
— Это правда. Никто меня не заставляет, мне это нравится. Еще и подзаработать можно. И что в этом такого?
Кидзима покраснел как рак и весь затрясся:
— Как это — что такого? А твоя душа?! Какая грязь! Разве так можно?
— Душа… Что ей сделается от проституции?
Услышав это слово, Кидзима окончательно вышел из себя. Голос его дрожал.
— Ты просто не замечаешь, что творится с душой!
— А вы, когда брали по пятьдесят тысяч за пару часов репетиторства, а потом всей семьей прокатились на Гавайи, о душе не думали? Это разве не позор, не пятно на ваше семейство?
Кидзима в изумлении уставился на меня. Откуда я могла это знать?
— Это действительно позор, но душа моя чиста.
— Почему же?
— Потому что это вознаграждение за труд. Я работал, тратил силы. Но я не торговал своим телом! Этого нельзя делать! Ни в коем случае! Ты родилась женщиной. Не выбирала этого, ничего для этого не делала. Просто родилась, и родилась красивой. Жить, пользуясь своей красотой, — значит губить свою душу!
— А я и не пользуюсь. Подрабатываю, как и вы.
— Ты не о том говоришь. То, чем ты занимаешься, глубоко ранит людей, тебя любящих. И они перестают тебя любить. Они не могут тебя любить.
Новая мысль. Мое тело принадлежит мне и никому другому. С какой стати человек, который меня любит, должен распоряжаться моим телом? Если любовь лишает свободы, без нее обойдемся.
— Не нуждаюсь я ни в чьей любви.
— Как можно говорить такие вещи?! Что ты за человек?!
Кидзима раздраженно посмотрел на испачканные мелом пальцы. Между бровями у него залегла глубокая морщина, приглаженные волосы растрепались, прядь упала на лоб.
Меня поразило, что Кидзима не желал моего тела. Похоже, ему хотелось понять, что у меня внутри. Он первый пожелал в этом разобраться, заглянуть в мое сердце, закрытое для всех.
— А вы не хотите меня купить?
Кидзима не отвечал. Наконец, подняв на меня взгляд, сказал просто:
— Нет. Я учитель, а ты ученица.
«Зачем же тогда ты, зная, что я такая тупая, взял меня в эту школу?» Я уже открыла рот, чтобы задать этот вопрос, и тут меня осенило. Этот человек хотел узнать то, чем до него никто не интересовался. Ни Карл, ни Джонсон. Внутренний мир стоявшей перед ним куклы.
Сердце мое на секунду остановилось: Кидзима меня любит. Я была тронута, взволнована. Но волнение — это не желание. Без желания я не существую. А если так, какой смысл заглядывать в будущее?
— Если вы меня не покупаете, вы мне тоже не нужны.
В один миг с лица Кидзимы сошли все краски.
— И потом, ваш сын… он у меня сутенером. Знаете об этом?
После долгого молчания Кидзима промолвил с тяжелым вздохом:
— Я не знал. Прости.
Он поклонился и зашагал к школьному зданию. Глядя ему в спину, я поняла, что теперь Кидзима может подвести под исключение и меня, и своего сына. Джонсону об этом я не сказала.
В мае, когда уже шли занятия в выпускном классе,[22] выходя из школьных ворот, я встретила младшего Кидзиму. Он сидел за рулем черного «пежо». Из-под его расстегнутого темно-синего форменного блейзера виднелась ярко-красная шелковая рубашка. На шее золотая цепь. Все это было куплено на деньги, которые я ему заработала. День рождения у Кидзимы был в апреле, он только что получил водительские права.
— Юрико! Давай сюда!
Я уселась с ним рядом в тесную машину.
Расходившиеся после уроков по домам девчонки с завистью поглядывали на нас. Дело было не в «пежо» и не в Кидзиме — они завидовали тому, что мы с Кидзимой умудрялись находить удовольствия как в школе, так и за ее пределами. И первой среди завистниц была та самая Кадзуэ Сато.
Закипая от злости, Кидзима закурил сигарету и, выпустив изо рта дым, спросил:
— Ты чего моему папаше наплела? Сучара! Теперь нас запросто могут из школы попереть. Педсовет собирают на выходных. Отец вчера вечером сказал.
— Он тоже увольняться собрался?
— Кто его знает? Может, и собрался. — Кидзима, скривившись, отвернулся. Прямо как отец. — А ты что дальше делать будешь?
77 
