— Собственно говоря, — сказала Джин, — он не оставил завещания. Во всяком случае, никакого завещания не нашли. Он умер без завещания. А потому мы с Грегори получили все. Что вы скажете на это?
Рейчел почти рассмеялась от сердитого раздражения.
— Дерьмо. Щедрый папочка. Не мог решить, заставить ли вас чувствовать себя виноватой или же благодарной ему. Хотел и того, и того, даже когда умирал. Хотел устроить так, чтобы вы мучились над разгадкой еще много лет. Крайне типично.
— Значит, выиграть он никак не мог?
— На мой взгляд — нет, а на его он только и делал, что выигрывал.
— Прежде я думала, что знаю ответы, — сказала Джин. — Вот почему я уехала. Я знаю, что делать, думала я. Может быть, надо убеждать себя, будто ты знаешь ответы, иначе ты вообще ничего делать не будешь. Я думала, что знаю ответы, когда выходила замуж — во всяком случае, думала, что отыщу их. Я думала, что знаю ответы, когда уезжала. Теперь я не так уверена.
Вернее, теперь я знаю ответы на другие вещи. Может быть, в этом суть: в каждое данное время мы способны знать ответы только на определенное число вещей.
— Вот видите, — сказала Рейчел. — Он все еще заставляет вас думать о себе. Дерьмо.
Когда они подъехали к дому Джин, Рейчел начала снова:
— Был у меня один. С ним было приятно — умный, достаточно милый — для мужчины очень неплохой. Все было хорошо, пока я не поймала его, когда он подглядывал, как я кончаю.
— В окно подглядывал?
— Нет, Джин, не в окно.
О Господи, подумала Джин, мы все еще об этом.
— Не в окно. В постели. Секс. Траханье.
— А.
— Он завел привычку смотреть на меня. Будто я была дрессированной собакой. А что там внизу? Уголком глаза. Жуть брала. Я решила отплатить ему. Меня на этом зациклило. То есть я видела, что отношения долго не продлятся. Но очень хотела отплатить ему. Чтобы он меня запомнил. Я начала притворяться, будто не кончаю. Это вас шокирует?
Джин покачала головой. Как же все изменилось. А Рейчел продолжала. Тон у нее был агрессивный, но Джин уловила скрытую неуверенность.
— Сначала было нелегко, и иногда я срывалась, но чаще выдерживала. И это его доводило. Я кончу, но притворюсь, будто нет, и заставляю его продолжать, продолжать, а сама притворяюсь, будто вот-вот, что еще немножко, вот сейчас за следующим поворотом, понимаете? И утешаю, как школьника. Все хорошо, это никакого значения не имеет. А когда он скатывался с меня и уже почти засыпал, но еще не совсем, я притворялась, будто немножко сама себе помогаю. Ничего драматичного, просто давала ему понять, чем я занята, и притворялась, будто сдерживаюсь, чтобы его не расстроить. Как его это доводило! Очень и очень. Дерьмо.
Ну зачем так утруждаться, думала Джин, выходя из машины. Сначала проделывать это, а потом рассказывать мне. Разве только… это же не про Грегори, ведь нет? Она попыталась вспомнить свои худшие годы с Майклом, тусклые дни под сердитым небом, одинокие ночи под бомбежной луной. Она бывала печальной, разочарованной, сердитой; но не смогла вспомнить ничего хоть отдаленно похожего на брезгливое презрение, которое сейчас продемонстрировала Рейчел. Вопрос в характере или в поколении? Люди постоянно твердят, что теперь у женщин больше свободы, больше денег и широкая свобода выбора. Возможно, такое продвижение вперед не могло быть достигнуто без необходимого закаливания характера. Это объяснило бы, почему часто кажется, что отношения полов стали не лучше, а хуже; почему появилось столько агрессивности и почему им так нравится называть агрессивность честностью. Или, быть может, думала Джин, быть может, есть объяснение попроще: я забыла, как я себя чувствовала. У сознания есть манера отправлять непродуктивные воспоминания в мусорное ведро. Забыть вчерашний страх — значит обеспечить сегодняшнее выживание. Когда я жила с Майклом, возможно, я чувствовала такой же гнев и такое же презрение, но я давила их подушкой, будто двух пищащих щенков, а теперь уже не могу вспомнить, где закопала тельца.
Рейчел сказала:
— Я люблю страх в глазах мужчины, когда он знакомится с умной женщиной.
Рейчел сказала:
— Если я что-то презираю, так это мужчину, который подличает перед женщиной.
Рейчел сказала:
— Только женщина способна понять женщину.
Она ушла из дома в шестнадцать лет, пошаталась по нескольким большим городам, пожила в домах, куда не допускались мужчины.