Никто из людей вокруг не обращал на это внимания, и ему вдруг стало ясно, что никакие они не друзья, что он никого из них не знает. Они схватили его за руки, и вдруг, не пролетая ни мимо чего-либо, ни сквозь, хотя ему передалось такое чувство — будто обогнув невидимый угол, где-то в каком-то месте, которое было там всегда, просто вне поля зрения — оказались в темноте. Их бесцветные плащи вырисовывались в черноте, когда он отводил взгляд. Он был бессилен, заключён в камень, но мог видеть и дышать.
— Помогите мне!
— Мы не для этого здесь.
— Кто вы такие?
— Ты это знаешь.
— Не знаю.
— Тогда мы не имеем права тебе сказать.
— Что вам нужно?
— Тебя.
— Почему?
— А почему бы нет?
— Но почему именно меня?
— У тебя никого нет.
— Что?
— У тебя никого нет.
— Что вы имеете в виду?
— Ни семьи, ни друзей…
— …ни религии, ни веры.
— Это неправда!
— Откуда тебе знать?
— Я верю в…
— Во что?
— В себя!
— Этого мало.
— Все равно вам никогда этого не найти.
— Что? Что найти?
— Достаточно. Начинайте.
— Что?
— Мы отнимем у тебя имя.
— Я…
Они все разом нырнули в его череп и отняли у него имя.
Он закричал.
— Хорза! — Йелсон трясла его голову, стуча ею о переборку у изголовья узкой кровати. Он просыпался как-то по частям. На губах замер жалобный стон. Тело на миг напряглось, потом он обмяк.
Он раскинул руки и коснулся мохнатой кожи женщины. Она положила ладонь ему под голову и прижала его к своей груди. Он ничего не сказал, но сердце его успокаивалось и ритм его сравнялся с её ритмом. Она нежно побаюкала его, потом отодвинула его голову, наклонилась и поцеловала в губы.
— Я опять в норме, — успокоил он её. — Это просто кошмар.
— О чём?
— Ни о чём. — Он снова положил голову ей на грудь и вдавил её между её грудей, как большое, хрупкое яйцо.
Хорза надевал скафандр. Вабслин сидел на своём обычном месте. Йелсон заняла кресло второго пилота. Все они были уже в скафандрах. Мир Шара заполнял экран перед ними, сенсоры на брюхе «ВЧВ» смотрели вертикально вниз на сферу из белизны и серости и увеличивали её.
— Ещё раз, — сказал Хорза. Вабслин передал записанное сообщение в третий раз.
— Может, они уже не пользуются этим кодом, — задумчиво сказала Йелсон. Её глаза под резко обрисованными бровями не отрывались от экрана. Она обстригла волосы до сантиметровой длины, так что они стали не плотнее пуха, покрывающего все её тело. Угрожающий вид контрастировал с миниатюрностью её головы, выглядывающей из большого воротника скафандра.
— Это традиционный и скорее церемониальный язык, чем код, — ответил Хорза. — Они сразу разберутся, как только услышат его.
— А ты уверен, что мы излучаем послание в нужное место?
— Да. — Хорза пытался оставаться спокойным. Они были на орбите менее получаса, стационарно висели над континентом, на котором находились врытые глубоко в землю туннели Командной Системы. Планета почти полностью была покрыта снегом. Лёд огибал тысячекилометровой длины полуостров, где туннельная система лежала даже под морем. Семь тысяч лет назад Мир Шара вступил в новое оледенение, и только на относительно узкой полоске вдоль экватора — между слегка извилистыми тропическими зонами планеты — был открытый океан. Он казался натянутой вокруг мира стальной серой лентой, которая время от времени проглядывала сквозь круговорот штормовых облаков.
Они находились в двадцати пяти тысячах километров над покрытой снежной коркой планетой. Их коммуникатор излучал на круговую область в несколько десятков километров в поперечнике, лежащую в центре между двумя застывшими водными рукавами, придававшими полуострову лёгкую талию. Там был вход в туннель, там жили Оборотни. Хорза знал, что он не ошибается, но ответа не было.
Здесь смерть, думал он постоянно. И будто какая-то часть холода планеты заползала ему в суставы.
— Ничего, — сообщил Вабслин.
— Хорошо. — Хорза сжал руками в перчатках ручки управления. — Садимся!
«Вихрь чистого воздуха» распростёр свои деформирующие поля вокруг пологой кривой планетарной шахты тяготения и осторожно двинулся вниз по её склону. Хорза выключил двигатели, оставив их в готовности на аварийный случай. Сейчас он в них не нуждался и скоро не будет нуждаться совсем, как только увеличится градиент тяготения.