Вечером парень плохо накрыл на стол, и Мэри в неистовстве и досаде отчитала его, в то время как Дик сидел и с опаской поглядывал на жену. Когда туземец вышел, он сказал:
— Знаешь, не надо принимать все настолько близко к сердцу!
— Но я же ему все объяснила! Ладно бы один раз, так я же по пятьдесят раз все повторила!
— Послушай, может, парень вообще в первый раз в жизни оказался в доме у белых.
— А мне плевать. Я сказала ему, что надо делать. Почему он этого не делает?
Наморщив лоб, сжав губы, Дик внимательно посмотрел на жену. Казалось, Мэри полностью отдалась ярости и была не в себе.
— Мэри, удели мне секундочку внимания. Если ты станешь срываться на работников, до добра это не доведет. Ты должна научиться делать им скидку. Сдерживай себя.
— Не стану я делать им никаких скидок. Не стану и все! Да и с чего мне с этими туземцами нянчиться? Довольно и того, что я и так… — Мэри замолчала. Она собиралась сказать: «Довольно и того, что я и так живу в этом свинарнике».
Дик понял, что именно жена собиралась произнести. Понурив голову, он уставился в свою тарелку. На этот раз он не обратился к ней с обычными мольбами. Он был зол, он не ощущал всегдашнего чувства смирения, не осознавал собственной неправоты, и, когда Мэри, не желавшая ничего знать, все тем же раздраженным, уставшим голосом продолжила: «Я объяснила ему, как накрывать на стол», — Дик встал из-за стола и вышел. Она увидела пламя вспыхнувшей спички и алый огонек сигареты. Ну, дела! Муж раздражен? Раздражен настолько, что нарушил собственное правило никогда не курить до окончания ужина? Ну и ладно, пусть злится, сколько влезет.
На следующий день за обедом слуга от волнения уронил тарелку, и Мэри тут же его прогнала. И снова всю работу пришлось делать ей самой, но на этот раз она была ей в тягость, она ее просто ненавидела. Теперь Мэри сваливала всю вину на проклятого туземца, которого уволила, даже не заплатив. Она мыла и вытирала столы, стулья и тарелки так, словно в воображении сдирала кожу с лица чернокожего слуги. Она была охвачена ненавистью. В то же время Мэри втайне решила не быть столь щепетильной и придирчивой, когда найдет нового работника.
Следующий слуга сильно отличался от предыдущих. У него имелся многолетний опыт работы у белых женщин, которые относились к нему так, словно он был вещью. Он научился напускать на лицо маску безразличия и разговаривать ровным бесстрастным голосом. Что бы Мэри ему ни говорила, он, не поднимая на нее глаз, кротко отвечал: «Да, хозяйка», «да, хозяйка». Она никак не могла поймать взгляда туземца, и это ее очень раздражало. Мэри не знала, что запрет глядеть в лицо вышестоящему входил в свод правил вежливости, которому следовали африканцы, и считала, что нежелание смотреть ей в глаза является очередным свидетельством подлой и бесчестной природы туземцев. Казалось, что душа слуги была где-то далеко, а рядом с ней пребывало лишь его чернокожее тело, готовое выполнить приказания хозяйки. И это тоже выводило ее из себя. Мэри почувствовала, как в ней поднимается желание взять в руки тарелку и швырнуть ее прямо в лицо слуге, чтобы оно приобрело хоть какое-нибудь выражение, став напоминать человеческое, пусть даже это выражение и будет мукой боли. Однако на этот раз она вела себя холодно и корректно. Несмотря на то, что она ни на секунду не отвела от слуги глаз и после окончания работы все тщательно проверила, всякий раз подзывая его обратно при обнаружении малейшего пятнышка грязи и пылинки, Мэри держала себя в руках и не перегибала палку. «Этого я оставлю», — сказала она себе, твердо решив, что никогда не уступит и заставит слугу всегда вплоть до мелочей делать то, что она велит, и то, что она хочет.
Дик все это видел, и в нем крепло предчувствие чего-то дурного. Что с ней такое? С ним Мэри вела себя спокойно, непринужденно, чуть ли не по-матерински. С туземцами она становилась настоящей мегерой. Чтобы хоть как-то вытащить жену из дома, он попросил ее отправиться с ним в поля посмотреть, как он работает. Дику показалось, что, если Мэри будет рядом с ним в его бедах и заботах, это поможет им сблизиться. Кроме того, он чувствовал себя одиноко, долгими часами обходя поля и наблюдая, как трудятся работники.
Мэри согласилась не без колебаний, поскольку на самом деле никуда не хотела идти. Когда она думала о Дике, который там, в полях, в дикой жаре, ступает по курящейся красной земле среди вонючих тел работающих туземцев, он представлялся ей кем-то вроде капитана подводной лодки, который добровольно спустился в странный, совершенно чуждый ему мир. Однако она нацепила шляпу и, преисполненная чувства долга, села в машину.