ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Звездочка светлая

Необычная, очень чувственная и очень добрая сказка >>>>>

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>




  136  

Родной сын понтифика, Чезаре Борджиа, а спустя три года и дочь Лукреция в раннем детстве провели некоторое время на острове. Родившись безумными, нашими заботами они возвратились к новой жизни герцогом Валентинуа и герцогиней Феррарской.

Сын мой, ты полагаешь, твой разум, утраченный на кровавом берегу, был возвращен каким-то иным способом? Там, в бухте, я взял твою кровь и в ответ дал тебе свою. Рассудок ушел недалеко и быстро вернулся от первых же глотков. С урожденными безумцами это происходит куда медленнее. О птенец, прими дар судьбы с благоговением и останься с нами! – или вернись домой, отказавшись от суетных размышлений и благодаря Господа за оказанную милость.

Помни: остров отныне всегда с тобой.

Дракон больше не властен над добычей.


– Если я вернусь домой, – спросил Андреа Сфорца, – что будет со мной дальше?

Аббат пожал плечами, глядя на юношу ясно и светло:

– Я не знаю. Один Господь всеведущ.

– Вы никогда не интересуетесь, что стало с птенцами, вылетевшими из гнезда?

– Нет. Зачем?

Кряхтя, он наклонился: поправить сандалию на левой ноге.


Спал Андреа плохо. Юноше снилось, что к нему возвращается рассудок. Блудный сын, рассудок хромал, тяжело ступая на сбитые в кровь ноги; лицо рассудка, знакомое до дрожи, также было в крови. «Отец! – кричал рассудок издалека, рыдая. – Я согрешил против неба и пред тобою! Я недостоин называться рассудком твоим! Прими меня в число наемников твоих!..» Хотелось заколоть тучного тельца, накормить бродягу, раскрыть для него родные объятия – но что-то мешало. Сердитое безумие, брат-близнец рассудка, ворчало рядом: «Вот я столько лет служу тебе, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими…» Внезапно Андреа обнаружил, что стоит на камне, на голом куске мрамора-багрянца, словно на застывшей волне алого моря, раскинувшегося кругом. Рассудок продолжал идти по волнам, разбрызгивая кармин и пурпур; чайки кричали голосом дядюшки Карло: «Проклятые стреги! Убью!» Безумие погрозило им пальцем, и птицы умолкли, хитро щелкая клювами. Лишь святой Януарий, сидя вдали на голом черепе, держал в руках флакон со своей нетленной кровью и улыбался таинственно. Качаясь на алой зыби, шел трехмачтовый корабль из Неаполя и Смирны в Марсель; на палубе стоял высокий стройный юноша, очень похожий на самого Андреа. Юношу обнимал за плечи маркиз де Ла Пайетри, помимо сочинительства славный тем, что в трехлетнем возрасте, после смерти отца, мулата-генерала, схватил ружье и сказал матери: «Я иду на небо: убить Боженьку, который убил папу!» Потом корабль утонул и воскрес, рассудок затерялся в морских просторах, и корсиканец Андреа Сфорца забылся сном, легким и ясным, как взгляд аббата Монте-Кристо.

Утром юноша обнаружил, что выздоравливающий – или, как говорили на острове, «оперившийся» – птенец, с которым он познакомился в трапезной, всю ночь так и проспал на пороге кельи. Будто преданный пес, обогретый мимоходом. Едва юноша сел на ложе, бывший безумец тоже сел и с детской радостью пробуждения уставился на нового друга.

– Идем гулять? – спросил птенец. – Да?

Сегодня он говорил куда отчетливей и внятней, нежели вчера.

Андреа не стал долго размышлять над причинами столь удивительной привязанности с первого взгляда. Птенец был ему симпатичен: в этом сильном молодом человеке жил ребенок, впитывавший новое знание о мире с ненасытностью губки. Малыш, нуждавшийся в опеке, дитя, пробующее на ощупь возможности обретенного рассудка. Сердце Андреа Сфорца тянулось к бывшему безумцу, возможно, еще и потому, что они были братьями по несчастью – или, если угодно, по счастью.

Снаружи их ждал аббат.

– Вы не сможете увидеться с вашим дядей, сын мой.

Страшные подозрения закрались в душу.

– Что с дядюшкой Карло? Он жив?!

– Разумеется. Он настолько жив и здоров, что ночью сумел покинуть келью, украсть лодку, спрятанную в бухте, и оставить остров. Все, что ни делается, к лучшему. Вдали от Монте-Кристо ваш дядюшка избавится от драконьего яда: не сразу, исподволь – но день-два, и он станет прежним.

– А я?

– Поскольку мы остались без лодки, сын мой, тебе придется задержаться. Либо твой дядя, вернувшись на Корсику, пришлет за тобой знакомых моряков, либо мы обождем, пока кто-нибудь не завернет к нам. Такое случается: родители приезжают просить за несчастных детей или наши поверенные в Неаполе сообщают, что нашли замену выздоровевшим птенцам… Куда тебе спешить?

  136