40 
Тем временем скоморох-«рыцарь», вновь облачась в потешный наряд, принялся обходить зрителей со шляпой в руках. Зазвенели медяки. Вит тоже кинул патар: любой труд денежек стоит! Вона как старались, чтоб народ позабавить!
Потом скоморох отступил назад, предложив бросать монеты – а он их будет в шляпу ловить. Это оказалось еще веселей: забавник все время падал, охал, потирал ушибы – но брошенную мзду тем не менее ловил! Пока чей-то медяк не угодил прямиком в костер, взметнув целый сноп искр. Скоморох на миг остановился в замешательстве. Попытался достать денежку, обжегся, запрыгал на одной ноге, отчаянно дуя на пальцы, чем вызвал новый приступ хохота.
Вит понимал: он нарочно. Чтоб смешнее было.
Но ноги уже сами несли возбужденного мальчишку к костру.
– Куда?! Очумел?!
Не отвечая, Вит поводил ладонью над огнем. Он знал: макнешь руку зимой в прорубь или вот так, у пламени покрутишь – кожа быстро твердеет, теряя чувствительность. Бывало, в Запрудах на спор шутки шутил. Резким движением закатав рукав, сунулся в костер; миг – и дымящаяся монетка полетела в шляпу скомороха.
– Ох, парень! Ух!..
– Еще!
Костер пыхнул искрами перед самым носом. Хвать! Упавший в огонь дойт даже нагреться толком не успел.
– А это твое, – тихонько подойдя сзади, шепнул на ухо скоморох. – Давай собирай барыш! Мы на сегодня все равно закончили…
– Еще!
– Давай!
Монеты полетели – только успевай выхватывать!
Вит успевал.
Вперед протолкался некий господин: седой, сухощавый. Впрочем, ему и проталкиваться-то особо не пришлось: народ заранее расступался. Без особой боязни или там великого почтения, но расступался. По привычке, наверное. Лицо у господина… Вит после и вспомнить не смог: что за лицо. Лишь седина в памяти засела. Одет господин был под стать манерам: добротно, дорого, но со скромной строгостью. Плащ-«табар» поверх камзола, сам камзол, и даже панталоны – темно-бордового, почти черного цвета, без всяких украшений. Башмаки – отличной кожи, тонкой выделки, но опять же без бантов, пряжек, бляшек и прочих финтифлюшек, столь любимых щеголями. А трость хоть с виду простая, да явно на заказ сделана. Из черного дерева, между прочим. Это если кто понимает. И весь он был такой, этот господин: холеный, невозмутимый и аккуратный. К таким ни пыль, ни грязь, ни бранное слово не липнут.
Оружья у господина не наблюдалось.
Пару минут он смотрел. А потом взял да и окликнул:
– Эй, мальчик… А не сразу достать – можешь?
– Как это? – моргнул Вит.
– Я брошу монету, сосчитаю до десяти – тогда и достанешь. Сумеешь?
Господин молча извлек серебряный талер. Лениво забросил его точнехонько в середину костра.
– Один… два… три…
Считал бордовый медленно, с ленцой – как монету бросал. Закончил. Прищурился на Вита: давай, мол!
Вит дал. Подпрыгнул, разгреб-разметал жар – и вот уже талер с ладони на ладонь перебрасывает. Дунул, остужая, в кошель на поясе спрятал.
Победно глянул на господина: съел?!
– А до двадцати? – как ни в чем не бывало интересуется тот.
И достает целый гульден!
Хитро он вторую монету бросил: в угли золотой кругляшок ушел, в самое пекло. Только и Вит не сплоховал, хоть горячо было. Ладно, рука-то попривыкла. А господин снова ладошку под плащ: очередную денежку тянет…
– …глянулся ты мейстеру Филиппу, дружок… – мурлыкнула Глазунья, дожидаясь посреди переулка, пока отставший Вит поравняется с ней.
– Кому? – не понял мальчишка.
– Филиппу ван Асхе.
Помолчала девка. Добавила, словно гвоздь одним ударом вбила:
– Душегубу.
У Вита ноги тряпичными сделались. Так, значит, бордовый – Душегуб?! Всякое про них, про Душегубов, врали – а лицом к лицу встретиться впервые довелось.
– Что он у тебя спрашивал?
– Откуда, мол, взялся. Почему он раньше меня на площади не видел.
– А ты?
– А что я? Сказал, как есть: из Запруд. У мельника жил. А он мне удачи пожелал и еще полфлорина дал!
– Значит, судьба… – совсем тихо прошептала Матильда, белея лицом; Вит едва разобрал ее слова. – Захочешь, не обманешь. Может, оно и к лучшему…
И невпопад, резко трогаясь с места:
– Пошли в харчевню. Я есть хочу.
Вечерело. На Хенинг падали густые сумерки. Казалось, сам воздух в тенетах города становится плотнее. В окнах загорались свечи и лампады, хлопали закрываемые ставни – благочестивые горожане готовились ко сну. Наступало время гулящих девиц, ночных забулдыг, а также воров, грабителей и подонков всех мастей.
40 
