Особенно,... 
89 
– А с тобой? Пусть – чистым знанием? Страницами книги-невидимки?!
– Никогда. Нет члена Гильдии, кто мог бы дотянуться до Бурзоя. Змеиный Царь покончил с собой вечером того дня, когда в базилике объявилась статуя ребенка. Принял яд, оставшись за гранью доступности. Мануэль… ты никогда не задумывался, что вы со Змеиным Царем похожи?
– Я и Бурзой? Монах-цистерцианец и давно умерший врач, последователь Зороастра?!
– А если иначе? Фармациус и врач. Лазутчик и отравитель. Доверенные лица владык. Тайные преступники. Люди, единым махом изменившие свою жизнь. Ты ушел из мира, Бурзой тоже ушел… в мир иной. Оба – добровольно. У обоих были дочери, которых вы косвенно погубили…
– Замолчи!
От моря тянуло легкой прохладой. А казалось: холодом льдов. Дыханием зимы.
– Я рад, что так вышло, Мануэль. Сейчас я делаю небывалое. Этот Обряд перевернет представления Гильдии. Позволит сократить путь. Ты все-таки заверши перевод «Наставленья жизни человеческой». Пожалуйста. Тогда тебе откроется все, целиком. И если ты сумеешь пробиться в самое начало, к Бурзою… Любой риск окажется оправданным. Мы мало что знаем о Змеином Царе. Я обещаю тебе, друг мой Мануэль…
– Не надо обещаний, Филипп. Я пройду уготованную мне дорогу до конца. Но не уверен, что мы с тобой говорим про одну и ту же дорогу. И вдвойне не уверен, что хочу осуществления твоих обещаний. Еще живя в миру, я часто наезжал в Гранаду, за снадобьями. Тамошние аптекари – лучшие. Я был знаком с гранадским Душегубом.
– С которым?
– С мавром аль-Касабой. Он читал мне свои стихи. Часто. А финал его последней поэмы я даже перевел с арабского. У аль-Касабы возникли неприятности из-за этой поэмы: шейхи Гранады сочли ее богохульной. Там тоже крылось много обещаний. Сейчас я понимаю, в чем трудность перевода поэтических текстов. Где залог успеха. Если хотя бы эхом услышать праязык, звучащий из-за вуали языков разделения… если найти слова, хотя бы частично отражающие эту тайную песнь…
– Ты помнишь стихи аль-Касабы?
– Помню.
Ветка можжевельника на изломе пахла горечью умиранья.
LIX
Я обещаю вам сады…
- Я обещаю вам сады,
- Где пена белая жасмина
- Так беззащитна, что костьми нам
- Лечь за нее – блаженство мира
- И нежность утренней звезды.
- Я обещаю вам суды,
- Где честь в чести, а добродетель
- Не ждет – сорвутся двери с петель,
- И явится ее свидетель
- Развеять кривды лживый дым.
- Я обещаю вам, седым,
- Весь опыт зрелости отрадной,
- Свободу рухнувшей ограды
- И в небе ангелов парады,
- На фоне облачной гряды.
- Я обещаю вам следы
- Девичьих ног на той аллее,
- Что и печальней, и милее
- Беспамятства рассветной лени
- И счастья лопнувшей узды.
- Я обещаю вам Содом,
- Где страсть, горя в очах порока,
- Равна огню в речах пророка,
- Когда невинности дорога
- Ведет детей в публичный дом.
- Я обещаю вам стада
- Благих овец, баранов тучных,
- В костре горящем ропот сучьев,
- И ежедневно хлеб насущный,
- И утром – «нет!», и ночью – «да…».
- Я обещаю вам судьбу,
- Надежду, мир, войну и ярость,
- Рожденье, молодость и старость,
- И смерти тихую усталость,
- И дальний шепот: «Не забудь…»
- Я обещаю вам себя…
* * *
– Помнишь, Мануэль, я спрашивал: не разучился ли ты плавить золото?
– И я ответил: эти навыки умрут вместе со мной. Ты спросил, я ответил, и мне казалось: я понимаю тебя. Но сейчас… Ты пугаешь меня, Филипп. Возвращаешь к былым заблуждениям. Золото? плавить? Когда я уже окончательно уверился, что Магистерия не существует…
– Магистерия не существует. Зато существует золото. Существую я. Ты. И индульгенции в твоей суме. Пойдем…
LX
Спать в богадельне Вит ложился рано. Вот и сейчас после ужина отправился прямиком в келью. Зажег свечу. Спать при живом огне куда милее, а свечей здесь прорва, и все дармовые! Припомнил, ложась, забаву с Базильсоном-младшим… Памятуя исход драки с Якуном, букашка держалась настороже, так что дело изрядно затянулось. В конце концов Андре-медведь загнал Вита-букашку на высоченную сосну, а сам туда вскарабкаться не смог. Попытался стряхнуть, едва не вывернув сосну с корнем, – куда там! Букашка вцепилась в смолистое дерево всеми четырьмя зазубренными лапами. Приклеилась – не отдерешь. Народ смеялся, Базильсон-старший великодушно объявил «ничью»…
89 
