Особенно,... 
316 
Джек был чуть повыше, конечно, но как актеру ему нравилась внешность капитана, притом он обожал имитировать иностранный акцент.
Следствие обратило особое внимание на тот факт, что лоцман, выделенный «Монблану», Фрэнк Маки, не говорил по-французски; Медек знал английский, но говорил на нем неохотно, не любил, когда его плохо понимали. Поэтому Маки и Медек общались жестами.
Джеку все нравилось в жестоком французе, он считал, что режиссеру стоило предложить ему именно эту роль (а сценаристу, конечно, строго придерживаться исторических фактов; события сами по себе чрезвычайно интересные, не было ни малейшей нужды изобретать вымышленных персонажей в нагрузку к историческим).
Канадский суд в Галифаксе признал виновными в катастрофе капитана Медека и лоцмана Маки, Верховный суд Канады позднее определил взаимную ответственность капитанов. А дело было в том, что на «Монблане» плыли одни лишь французы – которые, в глазах жителей Новой Шотландии, да и всех англоговорящих канадцев, виновны во всем сразу.
Корнелия Лебрен, француженка, считала, что на Медеке лежит лишь половина вины за катастрофу. Французское правительство не стало преследовать капитана, тот спокойно ушел на пенсию в 1931 году, а затем получил орден Почетного легиона. Но франкофилия никак не могла объяснить ее почти материнское отношение к сценарию Максвини, в котором Медек – персонаж глубоко второстепенный, да и сама катастрофа играет лишь фоновую роль. Максвини же интересует другое.
Берд пишет, что после взрыва галифакские проститутки уехали в Торонто и Монреаль, вернувшись домой лишь много позднее, «когда условия в городе улучшились». Но некоторые, немногие, шлюхи остались – и не прогадали, «заработав кучу денег». Видимо, именно эта «реплика в сторону» о жизни проституток и произвела на Максвини неадекватное впечатление.
Сценарист начинает свой рассказ на улице Уотер-стрит (которой Берд уделяет некоторое внимание), там в дверях стоит проститутка и смотрит вслед покинувшему ее клиенту, «морскому торговцу», который направляется в гавань. Дело происходит ранним утром, «Монблан» вот-вот взорвется.
Она задержалась снаружи слишком долго – взрывная волна срывает с нее одежду, парик и поднимает ее в воздух. Пораженные зрители с ужасом видят, что на воздух взлетел мужчина! Он совсем голый, да к тому же весь охвачен пламенем. Разумеется, это Джек Бернс, кто же еще?
Город лежит в руинах, и потерявшую память переодетую шлюху везут в больницу. Вокруг – картина не для слабонервных. Берд пишет: «На Кемпбелл-роуд располагался протестантский приют для сирот; под обвалившейся крышей погибли все, двести с лишним детей, воспитатели и обслуживающий персонал. Те, кто не умер сразу, медленно сгорели заживо». И на этом фоне сценарист хочет, чтобы зрители в данный миг жалели Джекова персонажа, какую-то переодетую шлюху?
В общем, среди обожженных женщин и детей симпатичная медсестра выбирает себе как объект для жалости именно его. Дальше развивается роман, у больного постепенно восстанавливается память, восстановление же Галифакса происходит где-то на втором плане.
Трансвестит не помнит, кто он такой, – разумеется, он не понимает, отчего это он оказался голым и взлетел, объятый пламенем, над Уотер-стрит в девять утра в тот судьбоносный четверг. Выздоровев, он покидает больницу, но медсестра приглашает его жить у нее.
Затем, конечно, следует неизбежная сцена обретения жертвой взрыва памяти – тоже, согласитесь, отличный сюжетный ход для Джека Бернса. Медсестра ушла в больницу, а Джеков персонаж просыпается в ее спальне. Он замечает на стуле ее форму, вчерашнюю одежду. Он надевает ее и смотрится в зеркало – ну, вы уже все поняли, следует туча врезок из прошлого, всякие жуткие штуки, какие этот господин выделывал в женском платье.
Зрителям затем предлагают посмотреть на взрыв еще раз – только теперь как на финальную точку в жизни проститутки-трансвестита. И как только Максвини до такого додумался? Где он вычитал эту пошлятину? Только не у Берда, который писал: «В единый миг в Галифаксе погибло больше людей, чем в любой из налетов немецких бомбардировщиков на Лондон во Вторую мировую войну».
Джек терпеть не мог такие рабочие встречи – когда сценарий ему откровенно претит, а вот режиссер и идея самого фильма нравятся. Он знал, что его воспримут как капризную звезду, вмешивающуюся не в свое дело и пытающуюся переделать сценарий в собственных эгоистических интересах (ну конечно!). А в этот раз особенно – ведь Джек только что получил «Оскара» за сценарий и теперь будет учить Дуга Максвини писательскому ремеслу, забыв, что тот не новичок, а известный писатель.
316 
