— «Приоденься и присунь» пропустишь, — сказал он низким угрожающим голосом.
— Знаю.
Я пытался не паниковать.
— А ты пойдешь? — в конце концов спросил я.
— Естественно. — Он пожал плечами и передвинулся к зеркалу, не поднимаясь из кресла.
— Что наденешь? — спросил я.
— Что обычно, — ответил он, уставившись в свое отражение.
Самовлюбленный сучонок.
— Да неужто?
Я оглядел комнату. Не знаю, чего я искал. Хотелось выпить. Я подошел к проигрывателю, осмотрел его.
Рядом с колонкой было полбутылки «Бекса». Я присел обратно на кровать. Он поднялся.
— Я пойду.
— Куда? — спросил я и небрежно хлебнул. Пиво было теплым и выдохшимся, я скорчил гримасу, но все равно выпил.
— Позанимаюсь в ночном зале, — ответил он. Самовлюбленный бздунишка.
Он пошел к двери, и тут я заорал:
— Я не хочу ехать в Бостон на выходные! Не хочу видеть свою мать. Не хочу видеть Джаредов, — (хотя, наверное, мне хотелось увидеться с Ричардом), — и Ричарда из «Сары Лоренс» не хочу видеть, — (это в надежде вызвать у него ревность), — и… — Я умолк.
Он стоял молча.
— И еще я не хочу оставлять тебя здесь… Потому что я не доверяю тебе, но этого я не стал
говорить.
— Я пошел, — произнес он. Открыл дверь и оглянулся. — Я подброшу тебя завтра до автовокзала. Во сколько автобус?
— В одиннадцать тридцать, кажется.
Я глотнул еще пива и закашлялся. Вкус был отвратительный.
— О’кей, подтягивайся к мотоциклу в одиннадцать, — сказал он, выходя.
— В одиннадцать.
Он закрыл дверь, и слышно было, как эхо от его шагов гуляет по коридору.
— Спасибо, Шон.
Я начал собираться, гадая о том, как теперь выглядит Ричард, пытаясь вспомнить, когда видел его в последний раз.
Шон
Кто-то заходит в «Паб», ищет кого-то, не находит и уходит, за ними закрывается дверь. Лорен Хайнд — совершенной красотки, которая оставляла записки у меня в ящике, среди них не было, и в «Паб» сегодня вечером я пришел только затем, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. В прошлую субботу, в общем корпусе, я видел, как она опускает записку. Я и поверить не мог. Я был в таком шоке, что это оказался кто-то симпатичный, что вся прошлая неделя прошла как будто в дурмане. Сейчас я за столом с четырьмя, или пятью, или шестью ребятами, типа слушаю их отмороженный разговор, ищу глазами эту девчонку. Все говорят о том, что нового в скульптурной мастерской — о преподавателях по скульптуре, вечеринках, о последней скульптуре Тони, хотя и понятия не имеют, что она «выражает». Мне Тони сказал, что подразумевал стальную вагину, но никто из этих идиотов не догоняет.
— Она такая волнующая, такая чувственная, — говорит девушка с серьезной миной.
— Очень сильная. Вне стиля, — соглашается ее подружка — лесба из Дьюка, приехавшая в гости, и выглядит она так, будто сильно перебрала с MDA.
— Это Нимой. Чистый Нимой, — говорит Гетч.
Отвлекаюсь. Заходит еще кто-то, это та девчонка, которая, если меня не подводит память, совершенно немотивированно поцеловала меня взасос на прошлой пятничной вечеринке. В джукбоксе по-прежнему Питер Гэбриел.
— Но это же Диана Арбус — вне всякого сомнения, — говорит одна из девушек, и это она серьезно.
Дентон окидывает меня железным взором с противоположной стороны стола. Он-то, наверное, согласился с этим.
— Но ревизионистская теория в ее случае совершенно не обоснована, — радостно вставляет кто-то.
Возникает заминка, затем чей-то вопрошающий голос:
— А как насчет Виджи. Что о Виджи-то вы думаете, бога ради?
Испытывая невнятный сексуальный интерес, заказываю еще один кувшин пива и пакет картофельных чипсов со вкусом барбекю, от которых у меня расстраивается желудок. Питера Гэбриела сменяет Питер Гэбриел. Девчонка, поцеловавшая меня взасос в прошлую пятницу, уходит, купив пачку сигарет, и в каком-то извращенном смысле меня это разочаровывает. Она не настолько симпатична (слегка азиатка, с танцевального?), но, возможно, я бы ей вставил. Возвращаюсь к разговору.
— На этот раз Спилберг зашел слишком далеко, — шипит подсевший за столик недовольный мулат-интеллектуал в неброском необитниковском, но все же модном прикиде, увенчанном беретом.
Куда он зашел? Как будто только и делает, что ошивается в квартире в Кэнфилде, и бухает, как маньяк, и отваливает, когда родители приезжают на уик-энд, и каждый семестр принимает кучу друганов из закрытых колледжей. Какого хуя он делает в этой жизни? Как будто это его юные первогодочки посвящают в свои секреты и с ним подолгу прогуливаются вокруг общаг после ужина?