— Где был? — спрашивает она.
— В кино. Отличный итальянский фильм. Но он весь по-итальянски, так что накуренным не посмотришь, — говорю я, стараясь быть погрубее, отбить у нее охоту. — Субтитры, знаешь ли.
— Да. — Она улыбается по-доброму, по-прежнему влюбленная в меня.
— Что я хотел сказать, типа, э, почему эти карты… Да, это самое, что эти карты там делают? — спрашиваю. Ну и лошара.
— В Мэриленде круто, — говорит Сьюзен.
— Я хочу переспать с тобой, Сьюзен, — говорю я.
— Что? — Притворяется, что не расслышала.
— Ты не расслышала?
— Нет. Слышала, — отвечает она. — В тот вечер мне так не показалось.
— Так что ты на это скажешь? — спрашиваю я, оставив эту ремарку висеть прямо у меня над головой.
— Мне кажется, что это вообще смешно, — говорит она.
— Как это? То есть почему ты так думаешь?
— Потому что у меня есть бойфренд, — говорит она, — припоминаешь?
На самом деле я ничего такого не помню, но все же выпаливаю:
— Это не играет роли. Это не причина, чтобы не трахаться.
— Да неужто? — спрашивает она скептически, но улыбается. — Объясни-ка.
— Ну, понимаешь ли, это как это самое… — Я присаживаюсь на кровать. — Это типа, это самое…
— Напился, — говорит Сьюзен.
Господи, имя Сьюзен такое дурацкое. Оно напоминает мне слово «синус». Она берет меня на слабо. Я прямо-таки чувствую, как она вся исходит. Она хочет.
— Где же ты была всю мою жизнь? — спрашиваю я.
— Ты знал, что я родилась в «Холидей-инн», — кажется, говорит она.
Я пялюсь на нее, совершенно недоумевая, совсем уже ебанувшись. Теперь она рядом со мной на кровати. Я продолжаю пялиться.
В конце концов я говорю:
— Просто сними одежду и ложись или стой, мне все равно, на кровати, и, это самое, не важно, родилась ли ты в «Холидей-инн». Понимаешь, о чем я?
— Прекрасно, — говорит она. — Ты случаем не на искусстве учишься все еще?
— Что? — спрашиваю я.
У меня слезятся глаза. Она приглушает свет, и все происходит на самом деле, есть там бойфренд или нет его. Я пьян, но не настолько, чтобы отказываться. В ванной общего корпуса над туалетом сегодня кто-то написал раз пятнадцать: «У Рональда Макглинна ни хуя, ни яиц».
Она поворачивается ко мне — ее плоть мерцает зеленым светом от светящихся слов на компьютерном экране — и ничего не говорит. Я ложусь на спину, и она начинает сосать и пытается засунуть палец мне в жопу. Мне хорошо, а ее от этого реально прет, и я думаю, о чем говорят в ситуациях типа этой? Ты католичка? Тебе когда-нибудь нравились «Битлы»? Или девчонок положено спрашивать про «Аэросмит»? Девчонки в средней школе, помнится, одели черные повязки в день, когда Стивен Тайлер женился. Средняя школа была отстоем. Она все отсасывает, губы влажные, но твердые. Я засовываю руки под ее футболку, щупаю ее титьки. У нее небольшая волосатая бородавка под рукой, и у меня на самом деле от этого даже не пропадает желание. Не особо возбуждает, конечно, но и желания не отбивает.
— Погоди… погоди…
Я пытаюсь стянуть трусы до конца, затем джинсы, но я на кровати, и она у меня отсасывает и пытается раздвинуть ноги еще шире, и, хотя все это вызывает у меня типа отвращение, мне чересчур хорошо, чтобы ныть. Она поднимает голову.
— Болезни? — спрашивает.
— Нет, — говорю я, хотя должен сказать «да, мандавошки» и прекратить все это.
Я снимаю ее футболку через голову, нитка зеленой слюны приклеилась к губам, когда она поднимает голову. Я прикасаюсь сбоку к ее лицу, потом расстегиваю свою рубашку, сбрасываю штаны.
— Подожди, выключи свет, — говорю я ей. Она скалится.
— Мне нравится со светом. — И кладет руки мне на грудь.
— Не, нахуй. Я хочу без света. Решай вопрос.
— Я выключу. — Она выключает. — Так лучше?
Мы снова начинаем целоваться. Что теперь произойдет, думаю я. Кто начнет жуткое порево? Что сказали бы ее родители, если б знали, что это единственное, чем она здесь занимается? Пишет хайку на своем «Эппле», хлещет водку, как какая-то свихнувшаяся алкоголичка, постоянно трахается… Отреклись бы они от нее? Дали бы ей больше денег? Что?
— О, зайка, — стонет она.
— Тебе нравится? — нашептываю я.
— Нет, — снова стонет она, — я хочу включить свет. Я хочу видеть тебя.
— Что? Не верю.
— Мне хочется знать, что я творю, — произносит она.
— Не понимаю, что тебя может смущать, — говорю я.