Особенно,... 
127 
Меня словно пыльным мешком прибило. Выходит, что и я тоже — мерзкий ублюдок и все такое. Вот только нету у меня злобы… ну, злорадства какого-то, чтобы совсем уже было по-скотски. Как и у большинства людей в этом мире, моя мерзостность — она такая, типа, пассивная, что-то вроде мерзостности по недомыслию, не из-за того, что я делаю, а из-за того, что я вообще ничего не делаю, потому что на самом деле мне на всех наплевать, чтобы вмешиваться во что-то, ну, кроме разве что тех людей, которых я хорошо знаю. Чиззи, ну, он опасный псих, чтобы с ним водиться, но он был моим товарищем в тюрьме, и он дал мне наводку на скачках, и это тоже считается… потому что я повезу Али и Энди в Диснейленд, и все у нас будет хорошо, и это все — только благодаря Чиззи.
Мы с Чиззи уходим, идем через парк к выходу на Эббей-хилл, и прямиком — в паб. Глупая телка сидит на месте, глотает сопли, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее на прощание, потому что она уже там, где я сам когда-нибудь буду, брат, я это знаю, однажды Али меня бросит, и это будет конец… на самом деле она уже меня бросила, так что, может быть, вот оно… но нет, потому что у меня есть деньги, и я опять веду себя с ней, как надо, и у меня есть моя книга о Лейте, и мы собираемся в Диснейленд, брат…
Заходим в паб, и я типа говорю Чиззи, что он неправильно себя вел, а он отвечает:
— Не надо жалеть этих придурков. Вот в чем твоя проблема, Урод. Ты слишком добр к дуракам. Типы вроде тебя считают, что если каждый будет любить всех, блядь, несчастненьких и убогих, то все в результате будет хорошо, но так не бывает. И знаешь почему, детка? — Его лицо в нескольких дюймах от моего, но я все равно различаю с трудом. — Знаешь почему? Потому что они позволяют ссать себе на голову, вот почему. Запомни мои слова.
Меня чуток отпустило, и в кармане — солидная пачка бабла. Но что-то в лице Чиззи меня нервирует. На самом деле это никак не связано с тем, что он сказал или сделал с той женщиной, или еще с чем-то. Просто мне очень не нравится эта его манера, когда он вроде бы поднимает брови и пристально смотрит на тебя, а потом откидывает голову назад. И я уже знаю, что сейчас будет. Да и он тоже знает.
Я чиста с размаху бью его в морду и думаю, что промахнулся, потому что я ничего не почувствовал, но потом вижу, как у него кровь хлещет из носа, и слышу крики вокруг нас.
Чиззи закрывает лицо руками, потом поднимается, он стоит на ногах и берет в руки стакан, и пиво проливается. Я тоже встаю и все такое, и он замахивается на меня, но — мимо, и бармен орет на нас. Чиззи бросает стакан, но бармен визжит:
— ПОШЛИ ВОООН!
И я направляюсь на улицу, но останавливаюсь и думаю; я не собираюсь выходить вместе с Чиззи, ни за что, брат, без мазы, так что я останавливаюсь перед дверью и пропускаю его вперед. Когда он выходит, я захлопываю за ним дверь паба и закрываю ее на замок. Чиззи пинает дверь, рвется обратно, но уже подошли два бармена, и они открывают дверь и кричат, чтобы он убирался отсюда на хуй. Чиззи пытается прорваться внутрь, но один из барменов хватает его, и Чиззи дает ему в морду. Этот парень и Чиззи лупят друг друга, а другой парень хватает меня и вышвыривает вон. И вот уже вроде как мы с Чиззи вместе против парней из паба, что, типа, легко для этих молодцов, потому что Чиззи пьяный, а я пьяный и обдолбанный в ноль, так что я сейчас не в состоянии нормально драться. В общем, мы еще пару минут помахались, а потом бармены ушли внутрь, а мы с Чиззи остались расплющенными на тротуаре.
Мы поднимаемся и идем вдоль по улице, на некотором расстоянии друг от друга, но при этом кричим и материм друг друга на чем свет стоит. Потом мы типа миримся и пытаемся продолжить пить. Нас не обслуживают ни в одном пабе, кроме этого вшивого крысятника, куда любого пускают, будь ты хоть псих ненормальный, пьяный в жопу, избитый и весь в крови. На каком-то этапе я типа отрубаюсь, а когда прихожу в себя, я понимаю, что Чиззи уже рядом нет. Я встаю, иду к выходу — это где-то на Эббей-хилл, только я толком не понимаю где.
— АЛИСОН! А-ЛИ-СООООН… — слышу я чей-то крик, а маленькие дети, что играют на улице, смотрят на меня, ну, настороженно, и я поскальзываюсь, и падаю вниз с нескольких ступенек, и поднимаюсь, держась за перила. Крик доносится снова, и только тут до меня доходит, что это кричу я сам.
Я иду, шатаясь, вниз к Роззи Плейс, минуя большие красные дома на пути к улице Пасхи, и продолжаю кричать, как будто у меня два мозга: один думает, а другой кричит.
127 
