Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
170 
Мне хочется, чтобы мы стали любовниками и украдкой наслаждались ласками, до брака запретными. Но все, что я могу, это подражать нежности любящей женщины; страсть, с которой я обнимаю его, серьезно скомпрометирована. Хотя он не знает, что мне известна тайна, отравляющая его жизнь. Мне известно преступление, которое тяготит его душу, и это все меняет между нами. От него веет смрадом покойницкой.
Можете ли вы по-настоящему любить его? Вопрос Адама не выходит у меня из головы. Когда-то я со всею искренностью сказала бы: да. Но теперь, всякий раз, как я думаю о Викторе, передо мною встает та сцена, которую Адам показал мне. И я не могу отмахнуться от нее, как от жуткой галлюцинации; собственные страдания Виктора служат мне достаточным доказательством того, что это ужасное событие произошло на самом деле. О чем еще, как не о подобной зверской жестокости, могут говорить эти муки совести? Я не натурфилософ и не могу судить, было ли существо, убитое Виктором, человеком или человекоподобным чудовищем. Достаточно знать, что это существо было подругой Адама, получить которую он так страстно надеялся. Он намеревался удалиться с ней — таким же «произведением человеческих рук» — в места, не заселенные людьми. Я слышала ее последние жалобные вопли; видела, как она сражалась за жизнь, пока ее смертное тело не было рассечено пополам. Это было сделано на глазах у Адама. Наверное, ни один человеческий закон не осуждает подобное деяние, но есть закон самого человеческого естества; он заставляет нас реагировать самопроизвольным приступом тошноты. По этому закону мое сердце осудило Виктора. Хотя я по-прежнему люблю его, это любовь вопреки тому, что я знаю. Люблю его, зная, что он убийца и, может, еще хуже — враг Природы и ее Создателя.
А у меня, кто ближе к первому Адаму, нем любой человек с начала времен, — у меня нет подруги, которая разделила бы со мной изгнание.
С каждым днем отец все настойчивей торопит нас со свадьбой. Чем больше Виктор колеблется, тем больше отец укрепляется в мысли, что у него появилась другая привязанность. Если б отец знал о моих собственных сомнениях, он не был бы столь настойчив; но я могу приводить в качестве довода единственно заботу о здоровье Виктора. «Вздор! — отвечает отец, — Ничто так благоприятно не подействует на несчастного малого, как свадьба и продолжительное путешествие с молодой женой. Иначе он долго не протянет».
Отец сам угасает, и это сообщает его просьбе безотлагательность последней воли умирающего. Я быстро смиряюсь с тем, что свадьбы не избежать; моя жизнь стремится к этому концу с неотвратимостью потока, мчащегося с горы к морю. Когда Виктор невесело делает мне предложение, я так же невесело отвечаю согласием. Свадьба назначена на последний день августа, через три недели.
Ева, надо думать, была женой Адама по рождению. Или ее тайно сочетал с ним Творец? Адам хотя бы просил о ней?
…августа 179…
Утром проливной дождь, затем весь день влажная жара. Спала плохо. Всю ночь мучил вопрос: почему Новый Иерусалим не нуждался ни в солнце, ни в луне? Не хотела бы жить там, где нет ни солнца, ни луны. Ночью, когда весь дом спит, зажигаю свечу и украдкой спускаюсь в библиотеку, чтобы прочитать это место. Там говорится, что город не нуждался в свете солнца или луны, «ибо слава Божия осветила его, и светильник его — Агнец» [58].
И все же я предпочитаю солнце и луну. Почему нам говорят, что они не нужны нам? Не верю этим словам. Думаю, нас отдадут во власть sol niger — черного солнца.
Ньютон верил, что Великое Делание может быть пророческим шифром, скрывающим истинный смысл Священного Писания; а что, если все наоборот? Если Священное Писание есть ключ к Великому Деланию? Может ли кто сказать, какое из предположений — метафора другого?
В доме невообразимая суета. Странное ощущение… Виктор и я словно живые статуи посреди сцены, на которой разворачивается действие. Вокруг нас идет суматошное приготовление к событию, центром коего будем мы; каждый день принимаем визитеров с поздравлениями; все стараются угадать и исполнить наши желания. Праздник продуман до мелочей, и все собираются повеселиться вволю. Но нас ничто не трогает, ничто. Мы — статуи; мы оба знаем: то, что другим видится как настоящее и воплощенное счастье, может развеяться как дивный сон, не оставив в сердце иного следа, кроме горького сожаления.
Церемония произойдет в замке; совершит ее Шарль. Празднество, которое последует за нею, будет счастливейшим днем для этого печального дома за многие годы. Ради здоровья Виктора отец желает, чтобы мы отправились в долгое путешествие. Отец умирает; он хочет, чтобы нас не было в час его смерти. Он желает нам счастья, а не скорби. Сразу после полудня мы отбываем на пристань, чтобы, переправившись через Женевское озеро, держать путь на виллу на озере Комо, которую отец оставил мне в числе прочего наследства. Нашу брачную ночь мы с Виктором проведем в Эвиане, в гостинице, откуда открывается величественный вид и на отроги Юры, и на Монблан.
170 
