Особенно,... 
61 
Описание Элизабет Франкенштейн тайных обрядов, совершавшихся женщинами в лесах вокруг Женевы, самым неожиданным образом проливает свет на некоторые страницы ее воспоминаний. При первом чтении я не мог не задаться вопросом: не рождены ли они воспаленным воображением? Большая часть свидетельств автора «Воспоминаний», в конце концов, представляет собой дикую мешанину картин, если не просто видений. В поисках дополнительных сведений я обратился к недавно появившемуся труду сэра Генри Монмаута «Суеверия, распространенные среди сельских жителей Европы конца семнадцатого столетия». В нем мы найдем многочисленные описания точно таких же атавистических практик, уцелевших до нашего времени, отдельные из которых он имел возможность наблюдать лично. По его мнению, мы имеем здесь дело с последними, слабыми отголосками празднеств плодородия, восходящих к дохристианской эре. В те далекие времена, когда даже лучшие умы не понимали действия законов природы, было обычным предполагать, что урожай злаков и плодовитость скота зависят от повторяемости обрядов, посвященных мифическим божествам природы. Там, где цивилизация больше отставала от современного мира, подобным практикам иногда удавалось дожить до нашего времени. Несомненно, ритуалы, которые описывает Элизабет Франкенштейн, давным-давно были определены как связанные с дьяволом и, как дьявольские, преследовались в менее просвещенные времена. Но более разборчивый современный ум видит здесь всего лишь прискорбный намек на убожество человеческого здравомыслия, факт скорее трагический, нежели преступный.
Наблюдения, подобные сделанным сэром Генри, неизменно ограничивались сельскими районами и крестьянским населением Южной и Восточной Европы. Мемуары же Элизабет уникальны тем, что позволяют предположить интерес к этим тайным обрядам у женщин всех сословий, включая знатных и образованных дам. Роль, приписываемая здесь баронессе Франкенштейн, особенно поразительна, ибо она, видимо, была жрицей культа и в этом своем качестве отвечала за вербовку — можно сказать, буквально «совращение» — молодых женщин города, включая собственную приемную дочь, в тайное общество. Но тут имеет значение один факт. В отрыве от далеких сельских областей Европы, что у этого культа остается от «плодородия», основной его социальной функции? Лишь единственное — вульгарная пародия на первоначальную задачу, женская сексуальная распущенность.
По ее собственному признанию, Элизабет Франкенштейн постоянно предавалась эротическим фантазиям; но можем ли мы по здравом рассуждении поверить, что группа в несколько десятков женщин страдала той же патологической наклонностью? Не увидь я результатов увлечения баронессой Франкенштейн живописью, свидетельствующих о ее нездоровых пристрастиях, я мог бы подумать, что Элизабет воспользовалась случаем, чтобы по неведомым причинам опорочить в воспоминаниях свою мать. Но даже если бы мы пришли к заключению, что леди Каролина разделяла с Элизабет ее манию — а вероятно, и способствовала ее зарождению, — как далеко за пределами одинокого замка могли бы мы искать отголоски похотливости двух женщин?
Этот вопрос продолжал преследовать меня, пока я работал над «Воспоминаниями» Элизабет. Поэтому летом 1834 года, хотя и будучи не вполне здоров, я предпринял стоившую мне чрезвычайных усилий поездку, чтобы продвинуться в своих изысканиях. Я решил посетить Женеву и попытаться найти следы участниц ритуалов, о которых упоминала Элизабет Франкенштейн. Я не нашел ничего лучше, чем обратиться за помощью к тамошним церковным властям. Пастор собора Сен-Пьер, месье Антуан Лаватер, неожиданно изъявил готовность побеседовать со мной на эту тему. Он испытывал что-то вроде научного интереса к данному периоду и потому встретил меня с особым радушием.
Как ни старался я, чтобы мои вопросы звучали по возможности академично и обтекаемо — я не упоминал ни о Элизабет Франкенштейн, ни о ее мемуарах, источнике моей осведомленности, — пастор мгновенно понял, какие ритуальные практики я описываю. Он поведал о культе, существование которого было раскрыто при его предшественнике. Больше того, за принадлежность к этой секте была осуждена жена одного из молодых пасторов конгрегации — Шарля Дюпена. Он забыл имя той женщины, но мадам Лаватер, присутствовавшая при разговоре и принявшая в нем живейшее участие, припомнила, что ее звали Франсиной. Не известно ли ей что-нибудь о дальнейшей судьбе Франсины? Только то, что муж отрекся от нее, а позже ему удалось добиться, чтобы их брак признали недействительным.
61 
