57 
Когда мы таким образом беседовали о мире и Боге, в голове у меня царила полная неразбериха. Но были и другие предметы, вполне доступные моему пониманию. Лишь теперь, учась у Франсины, я наконец поняла, как мало знала о своем теле! Хотя каждый день, глядя на себя в зеркало, я видела все более явственные перемены, я понятия не имела, почему это происходит.
— Отчего женщина так меняется? — спрашивала я и краснела, стыдясь своего невежества.
— Нет, не в пример другим девочкам, ты не настолько невежественна, — успокаивала меня Франсина, которую забавляло мое замешательство, — Твоя цыганская мать брала тебя с собой, чтобы ты видела, как дети появляются на свет. Ты не сознаешь, какая тебе выпала удача. Можешь поверить, что есть женщины, которым не позволяли видеть подобное — из страха, что они слишком чувствительны? Им приходилось ждать, пока самим не наступало время рожать.
— Неужели?
— Конечно. Я сама была такой. Когда я была в твоем возрасте, мама ничего мне не рассказывала. Мне не разрешали купаться без нижней юбки. Я не знала собственного тела.
— Ты никогда не присутствовала при рождении ребенка?
— До самого последнего времени. Лишь несколько лет назад Серафина помогла мне увидеть, как одна из ее женщин разрешалась от бремени.
К тому времени я знала, что Серафина была повитухой, как моя приемная мать Розина; она принимала роды у многих дам округи; она помогала появиться на свет Виктору и Эрнесту. Теперь, слишком слабая для этого занятия, она посылала вместо себя повитух, обученных ею, и часто разрешала женщинам из тайного общества наблюдать за родами.
— Что еще хуже, — продолжала Франсина, — девочки не должны были знать, как дети попадают в них, — из-за боязни, что это их потрясет.
— А как они попадают? — спросила я, поскольку даже Розина никогда мне об этом ничего не говорила.
— Да очень просто! — засмеялась Франсина, — Тем не менее нас воспитывают так, что это кажется нам тайной из тайн.
И с беспечным видом принялась просвещать меня; но когда она дошла до роли отца в появлении ребенка, я, несмотря на данное Виктору обещание держать все в секрете, не смогла удержаться.
— А я видела мальчика в таком состоянии, — выпалила я чуть ли не самодовольно. — И даже… трогала это у него.
— Вот как! Об этом мы должны поговорить подробней, — посерьезнела Франсина. Ибо она поняла, что я имею в виду Виктора, — Скажи мне, дорогая, что ты почувствуешь, если однажды утром проснешься и обнаружишь, что у тебя ребенок вот здесь, в твоем девичьем теле? — Она положила руку мне на живот.
От одной мысли об этом я пришла в ужас.
— Во мне? Откуда, как?
— Подумай о том, что я рассказала тебе. Все, что сейчас происходит с твоим телом, готовит тебя к этому, еще такую юную. Ты часто остаешься наедине с Виктором, да? В замке и здесь, в лесу? Или нет?
— Да.
— Виктор может стать отцом этого ребенка — если ты позволишь. Это может походить на игру. Простую детскую игру. Но последствия будут куда серьезней. Многие девочки в окрестных деревнях обнаруживают, что беременны; некоторые не представляют, что с ними, пока не приходит время рожать. Я знаю это по своим поездкам с Шарлем. Бедные девочки и не собирались становиться матерями, но неожиданно оказывались перед фактом — а некоторые даже были еще недостаточно сильными и неспособны на такое напряжение. Какую цену платят женщины за свое невежество! Никогда не верь, что мужчина способен владеть собой. В них сидит зверь; и чем больше они отрицают это и притворяются добродетельными, тем меньше им можно доверять. Излюбленный прием подобных лицемерных мужчин — проявлять свою фальшивейшую сущность только по отношению к женщинам, которых потом могут растоптать.
Сказанное Франсиной вызвало во мне отвращение и страх. Этого я желала меньше всего. Хотя я внимательно слушала ее, лишь единственная мысль — что я могу стать матерью! — помогла мне наконец понять ужасающий смысл всего ею сказанного.
— Но что же мне делать? — спросила я, будто мне грозила непосредственная опасность забеременеть.
Франсина обняла меня и весело ответила:
— Не допускать таких вещей, детка!
— А если я не смогу заставить Виктора понять, что не надо этого делать?
— Он все поймет, будь уверена. Ему рассказали все, что знаешь и ты. А он разумный мальчик.
Но то, каким я увидела Виктора, говорило не столько о его разумности, сколько о неистовости, и я сомневалась, что смогу умерить его пыл. Слишком он был быстр и смел. Франсина заметила мое беспокойство.
57 
